Красная Армия глазами врага. Предвоенные представления и первые впечатления
Одной из важных задач на любой войне является изучение противника. Под таким изучением имеется в виду не разведка, а гораздо более широкий и многосторонний процесс, призванный сформировать видение противника. Что за видение? Если упрощать, то под видением в данном случае подразумевается понимание силы и слабостей противника, его образа мысли и действия ― словом, всех материй, без понимания которых и разведывательные данные не очень помогут в борьбе.
Составляется это видение прежде всего на основе той информации, что получается непосредственно в ходе боевых действий, на основе наблюдений за действиями противника и даже впечатлений от них ― эти наблюдения и впечатления собираются, обобщаются и анализируются для выстраивания картины. В Красной Армии в годы Великой Отечественной этим занимались отделы по изучению опыта войны, которые тщательно собирали информацию о действиях как советских войск, так и вражеских. Не во всех вооруженных силах существуют специальные структуры для этой задачи, но то, что ее решением занимаются везде ― несомненно.
Само собой, и в вооруженных силах нацистской Германии занимались изучением и анализом Красной Армии, ее организационной структуры, тактики, качества подготовки кадров и так далее. И взгляд на вооруженные силы Советского Союза в Великой Отечественной войне сквозь призму вражеских источников может очень существенно дополнить наше представление о них. Именно с этой целью написана данная серия статей.
Конечно, читать, что писали о нашей армии враги, тем более такие враги, как нацисты, следует очень осторожно, отдавая себе отчет в искаженности вражеского взгляда. И, конечно, в формате статей едва ли возможно в полной мере проследить, как менялось представление нацистов о Красной Армии на протяжении войны. Но дать некую зарисовку вполне можно. И начнем, читатель, мы с периода подготовки агрессии против Советского Союза и первых месяцев войны.
Готовясь к нападению на Советский Союз, гитлеровцы, естественно, стремились составить для себя внятное представление о его вооруженных силах. Выполнение этой задачи возлагалось прежде всего на отдел иностранных армий Востока при верховном командовании сухопутных войск вермахта, возглавляемый в то время полковником Эберхардом Кинцелем. Потому именно к документации этого ведомства мы и обратимся для прояснения, как нацисты видели Красную Армию перед войной.
К началу 1941 года Кинцель подготовил «Доклад о политико-моральной устойчивости Советского Союза и о боевой мощи Красной Армии», в котором давалась характеристика сильных и слабых сторон советских вооруженных сил. Сильные стороны описывались так:
«От большевистской мании величия, от проведения гигантских маневров и крупномасштабных учений Красная Армия возвращается к скрупулезному индивидуальному обучению офицерского и рядового состава.
Командный состав всех степеней… получает больший вес в обществе. Значительно строже становится дисциплина…
Войска, обладающие определенными достоинствами благодаря своей численности и насыщенности огневыми средствами, будут сражаться храбро… Способность выдерживать поражения и оказывать пассивное сопротивление давлению противника в особой мере свойственна русскому характеру.
Сила Красной Армии заложена в большом количестве вооружения, непритязательности, закалке и храбрости солдата. Естественным сторонником армии являются просторы страны и бездорожье».
В свою очередь, недостатки были сформулированы следующим образом:
«Не изменится русский народный характер: тяжеловесность, схематизм, страх перед принятием самостоятельных решений, перед ответственностью.
Командиры всех степеней в ближайшее время не будут еще в состоянии оперативно командовать крупными современными соединениями и их элементами. И ныне, и в ближайшем будущем они едва ли смогут проводить крупные наступательные операции, использовать благоприятную обстановку для стремительных ударов, проявлять инициативу в рамках общей поставленной командованием задачи.
Требованиям современного наступательного боя, особенно в области взаимодействия всех родов войск, солдатская масса не отвечает; одиночному бойцу часто будет недоставать собственной инициативы…
Слабость заключена в неповоротливости командиров всех степеней, привязанности к схеме, недостаточном для современных условий образовании, боязни ответственности и повсеместно ощутимом недостатке организованности».
На основе доклада Кинцеля уже к концу января 1941 года была подготовлена «Памятка об особенностях русского способа ведения войны», в которой были отдельные дополнения к тезисам доклада (в частности, о сходстве советских взглядов на тактику с германскими), но общий посыл был примерно тот же, и основной вывод о Красной Армии делался следующий:
«Армия еще не является полноценным боевым инструментом.
Она должна быть побеждена современным противником, командование которого совершает быстрые и крупные операции.
Русский солдат будет мужественно сражаться за защиту своей родины».
Какие же выводы мы можем сделать?
Бросается в глаза тезис о «неполноценности» Красной Армии и прямо напрашивается объяснение этого тезиса презрением к «недочеловекам с востока», обусловленным нацистской идеологией. Однако тон процитированных документов всё же отличается от поделок рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды ― хотя бы храбрость красноармейцев объясняется патриотическими чувствами («Русский солдат будет мужественно сражаться за защиту своей родины»), а не «животными чертами обитателей Востока», как это было принято в ведомстве Геббельса. Видно, что авторы этих документов были заинтересованы в составлении не оторванного от реальности представления о боевых качествах противника. Подчеркнем, это не значит, что сотрудники отдела иностранных армий Востока вообще не разделяли нацистских взглядов ― просто их рабочие обязанности и какая-никакая профессиональная компетенция не позволяли идеологическим догмам напрочь заслонить действительность.
Во многом документы отдела иностранных армий Востока повторяли тезисы из составленной в 1913 году секретной докладной записки Большого Генерального штаба Германской империи о русской армии ― и стоит отметить, что многие из этих тезисов Первая мировая война подтвердила. Но всё же гитлеровцы догадывались, что кое-что в России после Октября 1917 года изменилось ― не случайно подчеркивается насыщенность советских войск вооружением. Поэтому предположение, что полковник Кинцель просто «отрерайтил» труды кайзеровских генштабистов, мы всё же отставим.
Скорее, ключевое значение в оценке Красной Армии имело утверждение, что «она должна быть побеждена современным противником, командование которого совершает быстрые и крупные операции». Эта фраза появилась не просто так, она явно вдохновлена опытом Западной кампании мая-июня 1940 года, в которой вермахт достиг стремительной и сокрушительной победы над армиями Франции, Великобритании, Бельгии и Нидерландов благодаря замыслу своего командования, позволившему в полной мере использовать слабое место в диспозиции западного альянса. Этот замысел был авантюристичен до грани безумия и легко мог сорваться, но германским войскам удалось воплотить его ― такая победа закономерно вызвала в германских верхах эйфорию, которую Гитлер в беседе с начальником штаба верховного командования вермахта выразил словами: «Мы сейчас показали, на что мы способны».
Для полковника Кинцеля, как и для большинства германских офицеров и солдат, в начале 1941 года не только Красная Армия, а вообще любая вооруженная сила, за исключением вермахта, не являлась «полноценным боевым инструментом». А что до храбрости красноармейцев и их вооружения ― так и противники в Западной Европе представляли собой отнюдь не скопище трусов, готовых разбежаться при первом выстреле, и вооружены были неплохо. В событиях мая-июня 1940 года французы, британцы, бельгийцы и голландцы показали множество примеров стойкого, порой отчаянного сопротивления ― и всё же потерпели поражение.
Высокомерное отношение к Красной Армии подкреплялось и Советско-финской войной, в которой Советский Союз только очень большими для локального конфликта усилиями и жертвами смог сломить сопротивление страны, по размеру вооруженных сил, экономическому и демографическому потенциалу не превосходившей Бельгию.
Но при всей убежденности в конечном успехе агрессии против Советского Союза, порожденной громкой победой на Западе, германское военное руководство всё же в целом не считало предстоящую Восточную кампанию развлекательным туром и осознавало, что от войск потребуется немалое напряжение сил. И не случайно подготовка к войне против СССР заняла почти год ― больше, чем подготовка к любой из кампаний вермахта в 1939–1940 годах. При этом, наверное, наибольшую тревогу у гитлеровцев вызывала сложность добывания почти любых сколь-нибудь надежных сведений о Советском Союзе.
Конечно, военным вообще едва когда-либо выпадает счастье действовать, располагая полной картиной, и туман неизвестности ― неустранимая обыденность военного дела. Но закрытость советского государства для излишне любопытных внешних наблюдателей уплотнила этот туман до такой степени, что один из разработчиков плана «Барбаросса», Фридрих Паулюс, позднее признавался: «Сила России представляла собой большую неизвестную величину».
Небеспочвенность слов Паулюса может проиллюстрировать хотя бы запись от 20 июня 1941 года в дневнике начальника штаба сухопутных войск генерал-полковника Франца Гальдера, содержащая оценку числа советских войск в европейской части страны. Во-первых, там фигурируют 37 механизированных бригад, хотя никаких бригад в бронетанково-механизированных силах РККА к тому времени не осталось, они все были переформированы в соединения других типов, ― прежде всего в танковые дивизии, которых только в военных округах, примыкающих к западной границе, числилось 40, в то время как по гальдеровской записи во всей европейской части фигурируют только 10 танковых дивизий. Зато кавалерийских дивизий немцы насчитали аж 25, тогда как во всей РККА их было только 13. То есть представление германского командования о советских маневренных войсках резко расходилось с действительностью.
Конечно, с началом войны ситуация стала резко меняться. Уже в первых сражениях германские солдаты и офицеры получили массу впечатлений и сделали множество наблюдений, отразившихся как в документах, так и в нарративных источниках.
Более чем полностью подтвердилось положение об отваге и стойкости красноармейцев. Гальдер 29 июня записал в дневнике: «Сведения с фронта подтверждают, что русские всюду сражаются до последнего человека… Бросается в глаза, что при захвате артиллерийских батарей и т. п. в плен сдаются немногие». На следующий день в оперативном донесении группы войск «Центр» отмечалось: «Русские несут громадные потери убитыми, пленных мало».
Кроме того, высоких оценок удостоились и отдельные стороны боевой подготовки советских войск, в частности стрелковый и особенно снайперский огонь. Особенно его прочувствовали в штурмовавшей Брестскую крепость 45-й пехотной дивизии, командир которой, генерал-майор Фриц Шлиппер, в отчете о штурме засвидетельствовал: «Ведя интенсивный огонь, они применяли в то же время мастерство снайперов… стрелков из слуховых окон, чердаков, из подвалов, и наносили нам большие потери в офицерском и унтер-офицерском составе». В целом же Шлиппер подытожил бои за крепость так: «Русские в Брест-Литовске боролись исключительно упорно и настойчиво. Они показали превосходную выучку пехоты и доказали замечательную волю к борьбе».
Не обманулись немцы и насчет массы вооружения у советских войск, особенно танков.
А вот утверждения про «неповоротливость командиров всех степеней» оправдались далеко не полностью. Гальдер записал в дневнике 26 июня: «У противника, действующего против группы войск „Юг“, отмечается твердое и энергичное руководство». Уже после войны генерал Эрхард Раус, в июне 1941 года бывший только полковником и командовавший мотопехотной бригадой 6-й танковой дивизии, пришел к выводу, что «высшие эшелоны командования Красной Армии с самого начала показали себя наилучшим образом: гибкость, инициативность, энергия», в то время как «большинство командиров среднего звена (уровня дивизии) в начале войны проявляли отсутствие гибкости, нерешительность».
Правда, до середины июля успешное в целом развитие наступления позволяло нацистам не слишком беспокоиться относительно силы советского сопротивления. Более того, в верхах уже считали исход войны решенным. Гальдер 3 июля так оценивал ситуацию: «Не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней… Когда мы форсируем Западную Двину и Днепр, то речь пойдет не столько о разгроме вооруженных сил противника, сколько о том, чтобы забрать у противника его промышленные районы». Днем позднее он выразил уверенность, что «возможно обеспечить продвижение танковых частей до Москвы».
Сходно думали и в танковых объединениях группы войск «Центр». Командующий 3-й танковой группой генерал-полковник Герман Гот вспоминал, как «все стремились поскорее оказаться на пути к Москве», а проинспектировавший 2-ю танковую группу генерал-полковника Гейнца Гудериана старший армейский адъютант Гитлера Рудольф Шмундт докладывал: «Боевая сила танковой группы вполне достаточна для того, чтобы прорваться на Москву. Танковая группа имеет только одно желание ― получить разрешение двигаться вперед». И обе группы получили приказы, не дожидаясь подхода отставшей пехоты полевых армий, совершить рывок к Смоленску для окружения обнаруженных западнее города советских войск ― казалось, что это последние крупные силы Красной Армии на пути к советской столице. Геббельс в своем дневнике 9 июля записал: «Две трети большевистских сил уничтожены или же сильно потрепаны».
Вот только бодро рванувшие к Смоленску войска Гудериана и Гота за Днепром и Западной Двиной подверглись шквалу ударов от войск третьего стратегического эшелона, усиленного новыми соединениями, к формированию которых советское руководство приступило почти сразу, как только стала проясняться вся тяжесть обстановки на фронте. Конечно, спешно образованные новые войска не обладали должной выучкой, и в боеспособности они явно уступали соединениям довоенного формирования. В одном из корпусов германской 3-й танковой группы отмечалось: «В большинстве случаев новые появившиеся на фронте дивизии ― это недавно сформированные части… Личный состав: по большей части не служившие и совсем быстро, иногда в течение всего нескольких дней обученные. Вооружение в общем полноценное». Тем не менее их вступление в дело повлияло на оперативную обстановку, особенно на западном направлении ― контрудары сформированных с привлечением этих войск оперативных групп замедлили продвижение Гудериана и Гота и, соответственно, задержали смыкание котла вокруг советской группировки под Смоленском, хотя предотвратить не смогли.
В бюллетене сведений о противнике от 8 августа 1941 года командование 3-й танковой группы, в общем, оценивало ситуацию оптимистично для нацистов, отмечая «всё больший упадок боевой мощи Красной Армии» и утверждая, что «существенного улучшения состояния Красной Армии следует ожидать только в том случае, если наступит более или менее длительный перерыв в боевых действиях». Даже в появлении на фронте свежесформированных соединений штабисты Гота не видели стратегической угрозы, считая, что «дальнейшее формирование новых частей вряд ли возможно, ибо в противном случае будет перейдена граница возможностей комплектования личным составом». Хотя они всё же допускали, что советское командование сумеет «замедлить немецкое продвижение к жизненным базам армии и государства в надежде затянуть бои до начала периода плохой погоды и зимы с тем, чтобы тогда, используя английскую и американскую помощь, освежить и вновь организовать силы». Более того, авторы бюллетеня признавали следующий факт: «Противник, несмотря на тяжелые поражения, намерен и впредь продолжать борьбу… Воля русского командования к борьбе еще не сломлена и заставляет ожидать в дальнейшем упорного сопротивления».
Новые обстоятельства, создававшие условия для затягивания войны, вынуждали противника уже не ограничиваться констатацией каких-то качеств советских войск и командования, а разбираться в причинах этих свойств. И в качестве причины упорства красноармейцев в бою всё чаще стали упоминаться идеологические факторы. 13 июля Гот в донесении заявил: «Русский солдат борется не из страха, а из убеждения. Он против возвращения царского режима. Борется против фашизма, уничтожающего достижения русской революции». Геббельс 28 июля сетовал в дневнике: «Большевики держатся гораздо более устойчиво, чем мы это ожидали». В приложении к директиве верховного командования вермахта от 8 сентября дана четкая формулировка: «Впервые в этой войне немецкому солдату противостоит противник, подготовленный не только как солдат, но и как политический противник, который видит в коммунизме свой идеал, а в национал-социализме ― своего злейшего врага».
Схожие мысли проскальзывают и в мемуарах германских военачальников. Генерал Гюнтер Блюментритт написал: «Красная Армия в 1941–1945 годах была гораздо более серьезным противником, чем царская армия, ибо она самоотверженно сражалась за идею. Дисциплина в Красной Армии также соблюдалась более четко, чем в царской армии». Ему вторил генерал Йоханнес Фриснер: «Советский солдат сражался за свои политические идеи сознательно и, надо сказать, даже фанатично… Отнюдь не правы те, кто пишет, будто они выполняли свой долг только из страха перед подгоняющими их политическими комиссарами, которые в своем большинстве сами храбро сражались».
Стоит отметить, что воинский дух большевиков гитлеровцы вообще выделяли особо, и дух этот вызывал у них исступленную ненависть. Так, командир 99-го горно-егерского полка полковник Герман Кресс в конце августа писал подчиненным офицерам: «Мы не можем отрицать смелости и презрения к смерти у комиссаров и убежденных большевиков. Они наиболее упорно защищаются, возможно, даже более упорно, чем англичане. Такого противника мы еще не знали. Они умеют умирать, и они должны будут так умирать до тех пор, пока мы одержим окончательную победу в этой войне… Мы разыщем тех, кто официально и по своему поведению были убежденными большевиками и уничтожим их в 10 раз больше, они будут знать, почему».
В общем, по истечении первых месяцев войны нацисты, хоть и продолжали выражать уверенность в непоколебимом превосходстве своего оружия, однако в этих выражениях всё заметнее звучали нотки сомнения. Уже проскальзывали опасения, что война затянется, что мобилизационный потенциал Советского Союза недооценен.
В Западной кампании психологический настрой германского командования переходил из мандража в эйфорию от успешного осуществления рискованного, но многообещающего замысла, от молниеносного сокрушения врага в духе Гельмута фон Мольтке ― старшего.
В Восточной кампании порожденная прошлыми громкими победами убежденность в непревзойденном могуществе затрещала от неожиданных шагов советского руководства и превзошедшей ожидания силы сопротивления советских воинов. Так что к осени 1941 года немцы в большинстве, пожалуй, еще ответили бы утвердительно на вопрос, одержат ли они победу, но на вопрос, когда это произойдет, дать ответ осмелились бы лишь самые рьяные оптимисты.
(Продолжение следует…)
