Судьба гуманизма в XXI столетии

Перед тем как дать ответ на этот вопрос, Третья Книга Царств под­роб­но описывает все благие деяния царя Соломона, все его экономические, военные и иные достижения.

Тому, кто с этим знакомится, начинает порой казаться, что всё в итоге и сведется к прославлению царя Соломона. И, между прочим, зачастую в точности такая картина и воспроизводится теми, кто либо всё сводит к материальным достижениям (богатству, могуществу, подвигам земным и так далее), либо склонен придавать этим материальным достижениям решающее значение.

Но совершенно очевидно, что не для того создана Третья Книга Царств, как и иные древние книги, повествующие о земных деяниях и злоключениях тех или иных лидеров древнееврейского народа, чтобы читатель утонул в восхищениях по поводу экономических или иных достижений.

Древнееврейские книги, подобные Третьей Книге Царств, создавались для того, чтобы осуждать отпадение от Бога, совершаемое народом Израилевым и прежде всего его вождями, а также воспевать долготерпение Господа, готового длить отношения с постоянно отпадающим от него народом.

Что же касается великих деяний того или иного царя или пророка, то в обсуждаемых нами текстах все эти деяния ниспосланы древнееврейскому народу Богом по причине соблюдения народом верности Господу. И они тут же скукоживаются, превращаются в свою противоположность, если народ и его лидеры изменяют Богу Израилеву.

Поэтому, описав вначале, причем с предельной подробностью, всё, что касается соломоновых достижений на ниве того, что сейчас назвали бы ростом материального благосостояния, Третья Книга Царств потом повествует о том, как это всё рухнуло в результате отпадения Соломона от Господа, в честь которого Соломон построил свой Храм.

Но это «потом» — в виде назидательного финала. А вначале… Вначале описывается вся цепочка земных, державных деяний этого царя.

Описывается всё, вплоть до деталей.

И то, какие города царь Соломон отдал Хираму в награду за построение Храма.

И то, как отнесся Хирам к подобной плате за его труды.

И то, какие налоги вводил Соломон, дабы оплатить разного рода труды во славу Израиля.

И то, какое положение при нем занимали представители избранного народа в отличие от народов, порабощенных Израилем.

И то, какие жертвы приносил Соломон в Храме.

И то, как преуспели при нем израильские мореходы.

И то, каковы были отношения Соломона со знаменитой царицей Савской.

И то, какими драгоценностями обладал Соломон.

И то, какое материальное процветание было даровано при нем народу Израиля.

И то, какого военного могущества дос­тиг при Соломоне Израиль.

И то, как преуспел Соломон во внешней политике.

Всё это описано с предельной тщательностью. Всё, включая такие мелочи, как перемещение из одного дворца в другой дочери египетского фараона, на которой Соломон был женат.

И только после всего этого Третья Книга Царств переходит к главному — к тому, как именно отпал от Господа такой, казалось бы, благословенный и мудрый царь Израиля.

Повторяю, об этом отпадении Соломона от Господа не очень любят говорить те, чьи взгляды прикованы к земному благополучию. Но в Третьей Книге Царств об этом говорится с беспощадной определенностью.

В связи с важностью данной темы и, я бы сказал, ее решающим значением приведу дословно всё сказанное по поводу отпадения от Бога этого великого израильского царя:

«И полюбил царь Соломон многих чужестранных женщин, кроме дочери фараоновой, Моавитянок, Аммонитянок, Идумеянок, Сидонянок, Хеттеянок,

из тех народов, о которых Господь сказал сынам Израилевым: «не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам»; к ним прилепился Соломон любовью.

И было у него семьсот жен и триста наложниц; и развратили жены его сердце его.

Во время старости Соломона жены его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Господу, Богу своему, как сердце Давида, отца его.

И стал Соломон служить Астарте, божеству Сидонскому, и Милхому, мерзости Аммонитской.

И делал Соломон неугодное пред очами Господа и не вполне последовал Господу, как Давид, отец его.

Тогда построил Соломон капище Хамосу, мерзости Моавитской, на горе, которая пред Иерусалимом, и Молоху, мерзости Аммонитской.

Так сделал он для всех своих чужестранных жен, которые кадили и приносили жертвы своим богам.

И разгневался Господь на Соломона за то, что он уклонил сердце свое от Господа, Бога Израилева, Который два раза являлся ему

и заповедал ему, чтобы он не следовал иным богам; но он не исполнил того, что заповедал ему Господь.

И сказал Господь Соломону: за то, что так у тебя делается, и ты не сохранил завета Моего и уставов Моих, которые Я заповедал тебе, Я отторгну от тебя царство…»

То, как именно это царство отторгалось, делилось на части, сокрушалось, ввергалось в очередное «отпаденчество», конечно же, имеет существенное значение и для иудейской, и для мировой истории. Но как бы велико ни было это значение, оно всё равно качественно меньше, нежели значение того, что я только что процитировал.

Причем я имею в виду особую значимость этого канонического текста об отпадении Соломона не для истории религии или истории ближневосточной государственности — не ими занимаемся мы здесь в конечном итоге. Мы занимаемся герменевтикой крупных и неочевидных мировых процессов. Причем процессов одновременно и закрытых, и достоверных.

Великая Французская революция — это процесс, конечно же, загадочный, но в каком-то смысле открытый. То есть вовлекший в себя большие массы людей, породивший очевидные результаты, претерпевший определенные метаморфозы и так далее.

А всё, что касается, например, так называемых тамплиеров, сочетает в себе закрытость и несомненность. То есть, с одной стороны, мы имеем избыточно надежные доказательства того, что тамплиеры были, вели себя определенным образом, определенным образом пострадали. А с другой стороны — всё, что касается тамплиеров, никак не проявляло себя наглядным историческим образом. Не тамплиеры свергали феодальную французскую монархию, меняли систему общественных отношений, осуществляли крупные элитные чистки с помощью гильотины, вели французские войска на европейские монархии. Это делали другие — жирондисты, якобинцы, бонапартисты. Ни Мирабо, ни Дантон, ни Марат, ни Робеспьер, ни Фуше, ни Наполеон не были тамплиерами и не имели к ним никакого прямого отношения.

Уже сообщавшаяся читателю притча о том, что некий странный человек в момент казни Людовика XVI пал на колени, схватил отсеченную голову короля и воскликнул: «Ты отмщен, Жак де Моле» — это притча и не более того. Притом что последний глава ордена тамплиеров Жак де Моле действительно проклял французскую монархию и предсказал ее крах. Ну и что?

Я пока что обсуждаю разницу между Французской революцией как открытым несомненным процессом и тамплиерскими играми как процессом закрытым, но тоже несомненным с методологической точки зрения. Чуть позже я обсужу иначе и эту разницу, и тот закрытый, но несомненный процесс, к рассмотрению которого пора переходить, коль скоро мы все-таки хотим прибыть в какую-то точку после нашего блуждания по лабиринту, в котором нам встречались разного рода «закрытые несомненности».

При этом я постоянно стремился к тому, чтобы закрытость сочеталась с несомненностью. Гомер, Вергилий и другие несомненны сами по себе. Это не сплетни, а великие древние тексты. Какую именно закрытость они содержат в себе наряду со всем остальным — отдельный вопрос. Но они нам явлены и в своем величии, и в своей загадочности. Это вам не поздние фальшивки типа «Протоколов сионских мудрецов», выдаваемые за подлинное содержание закрытой истории человечества, иначе называемой специсторией или криптоисторией.

И спец- и криптоистория существуют как нечто несомненное и закрытое. Несомненное, потому что заговорщики совершали в мировой истории многочисленные убийства. И эти убийства (Цезаря, Павла I, Кеннеди, Альдо Моро и много кого еще) неопровержимо имели место, то есть являются несомненностью. Но это иная несомненность, чем Великая французская революция или Смутное время.

Одно дело, повторяю, — то, что бурлит, меняет качество жизни народов и государств, вовлекает в свое бурление огромные массы. А другое дело — то, что совершается, причем с такой же несомненностью, малым числом особо влиятельных людей.

Между тем такие малые по числу вовлеченных людей закрытые процессы — не сплетни, не выдумки, не гадания на кофейной гуще. Они — одно из важнейших слагаемых происходящего в мире. Никто не собирается сводить всё к этому слагаемому, но отрицать его роль так же глупо, как ее абсолютизировать.

Блуждая по лабиринтам в поисках ответа на вопрос о судьбе гуманизма в XXI столетии, мы всё время имели дело с закрытыми процессами. Причем совсем не обязательно с убийствами. Мы имели дело с подковерной борьбой очень разных религиозных течений, с долгоиграющими культурными неочевидными процессами и многим другим.

Ну, так вот…

С точки зрения всего этого — и только с точки зрения всего этого — процитированный мною фрагмент из Третьей Книги Царств, где говорится об отпадении от Господа, совершенном великим израильским царем Соломоном, намного важнее других сведений, сообщаемых в древних несомненных источниках, касаются ли эти сведения судеб израильского или иных народов, падения тех или иных царств, смены общественных устройств, итогов тех или иных битв. Мое утверждение не носит ни голословного, ни эскизно-конспективного характера. Это не декларация и не заметка на полях. Это сформулированный тезис, который я намерен обосновать с предельно возможной тщательностью.

Начну с самых общих обоснований. Каждый, кто готов признавать несомненное, не может не признать после чтения авторитетных древних текстов, что избранный Богом народ Израиля отпадал от Бога с неистовым упрямством и что большую часть времени своего существования в виде народа, избранного Господом, древнееврейский народ находился в состоянии глубокого упорного отпадения. Это не клевета на древний богоизбранный народ, а абсолютная несомненность. Или, точнее, если уж кто-то и клевещет на богоизбранный народ, то сами эти древние тексты, канонические как для данного народа, сохранившего иудейское вероисповедание, так и для других народов, которые, приняв христианство, включили данные древние тексты в свой корпус канонических религиозных сочинений, он же — Ветхий Завет.

Почему сегодня, в эпоху, которую иногда не без оснований называют пострелигиозной, данное обстоятельство имеет столь большое значение? Потому что для нашей эпохи очевидностью — возможно, и достаточно лукавой, но не зря лежащей на поверхности — является так называемое всевластие денег, которое вполне можно в первом приближении именовать всевластием Золотого тельца.

Когда я говорю о том, что эта очевидность носит лукавый характер, то всегда ставлю в пример короткий пушкинский текст «Золото и булат»:

«Всё мое», — сказало злато;
«Всё мое», — сказал булат.
«Всё куплю», — сказало злато;
«Всё возьму», — сказал булат.

Текст этот был опубликован в 1827 году. Но его беспощадная несомненность до сих пор еще скрывается разного рода лукавыми очевидностями. К числу которых относится, например, «всё продается и всё покупается».

Ревнители этих очевидностей утверждают, например, что, поскольку у какой-нибудь компании типа «Голдман Сакс групп», являющейся одним из крупнейших в мире инвестиционных банков, очень много денег, то эта компания может осуществлять власть над миром, покупая всё на свете: политиков, военных, деятелей культуры и так далее.

Я не выражаю сомнения по поводу того, что подобная компания может купить очень и очень многое. Я всего лишь подчеркиваю, что она не может быть субъектом мировой власти. Поскольку, каким бы количеством денег она ни обладала, эти деньги можно взять и отобрать, — примерно так, как это описано в коротком стихотворении Пушкина.

Кроме того, сколько бы денег ни было у данной компании, могут найтись компании, у которых вскладчину этих денег будет ничуть не меньше, а возможно, даже и больше. И для того, чтобы у определенного пула игроков возникло амбициозное желание разорить данную компанию, этому пулу достаточно в розницу купить четыре-пять ключевых менеджеров данной компании, либо заплатив этим менеджерам намного больше, либо припугнув их тем или иным образом.

При этом всегда возникает вопрос о том, что может быть прочным скрепляющим субстратом, без которого никакая такая компания не является единым целым, а, напротив, представляет собой легко разрушаемую группу безразличных друг к другу или воюющих друг с другом эгоцентристов. Каким образом и кто будет удерживать этих эгоцентристов от разрушительных центробежных затей? Должен ли их удерживать страх перед наказанием? Каким? Кто должен осуществлять это наказание? И кто в таком случае является хозяином группы? Тот, кто дает указание так или иначе наказывать деструктивных членов группы, или тот, кто эти наказания осуществляет? А также что продиктует лицам, осуществляющим наказание, безоговорочное исполнение того, что им приказано осуществлять? Почему, например, эти лица не могут взять у тех, кого им поручено наказывать, огромные деньги за неисполнение поручения?

В качестве самого примитивного примера я приведу читателю одну совершенно достоверную историю моей полемики с одним ревнителем только что описанного мною метода, основанного на наказаниях.

Шел 1996 год. Борис Ельцин с трудом выиграл выборы (каким именно образом, в данном случае не важно) и сразу же лег на операционный стол. Поскольку помощь Ельцину оказывал третий из кандидатов в президенты — генерал Лебедь, то в награду за эту помощь Лебедь был сделан секретарем Совета безопасности и в условиях болезни Ельцина какое-то время пробыл в статусе возможного преемника Бориса Николаевича.

Для меня Лебедь был фигурой бесконечно деструктивной, даже более деструктивной, чем Ельцин. В данном случае не так важно привести все аргументы в пользу подобной оценки Лебедя: мне было достаточно и того, что я с близкого расстояния наблюдал данное лицо, поскольку был советником президента Приднестровья Игоря Смирнова, а Лебедь находился в Приднестровье в качестве командующего 14-й армии. То, что Лебедь вытворял в качестве командующего 14-й армии, то, что вытворяло там его ближайшее окружение, от которого Лебедь был полностью зависим, сулило России очень много бед, если Лебедь случайно стал бы главой российского государства. К этому добавлялись самые разные обстоятельства как идеологического, а точнее, идеолого-религиозного, так и психологического характера.

Но поклонников у Лебедя было много. В их числе были те, кто со справедливым яростным отторжением воспринимали Ельцина и считали, что Лебедь, кем бы он ни был, всё равно лучше Ельцина. Один из таких гонцов от Лебедя пытался переубедить меня в том, что Лебедь не способен спасти Россию. В качестве рецепта спасения этот гонец предлагал изъятие денег в пользу государства у всех омерзительных олигархов. Буквально говорилось следующее: «По поручению Лебедя майор такой-то приедет к олигарху, профессионально выкрутит ему руку, добавит к этому выкручиванию воздействие с помощью электрического тока. В результате олигарх отдаст деньги, майор привезет их Родине и Родина воспарит».

Посланец говорил об этом с яростной убежденностью, говорившей о том, что он — человек в общем-то неплохой и настоящий патриот. Скрепя сердце я вынужден был сказать ему, что не верю в эту схему.

Посланец спросил меня: «Во что вы конкретно не верите? В то, что майор выкрутит руку олигарху? И правильно использует электричество на допросе?»

Я ответил, что в это-то я как раз верю: что майора хорошо тренировали специалисты по самбо и другим дисциплинам и что по части специфического использования электричества майор прошел надлежащую подготовку в том же Афганистане.

Посланец изумленно сказал: «Так во что же вы не верите? Вы не верите, что олигарх отдаст деньги майору?»

Я ответил посланцу, что и в это я верю, потому что олигарх трус, слабак и ему охота сохранить жизнь и здоровье. А также потому, что у олигарха есть совсем тайные заначки на черный день.

Тогда посланец сказал совсем изумленно: «Во что же вы не верите?»

Я ответил, что не верю в то, что майор вернет деньги Родине. Что сюжет будет развиваться по-другому. Что майор и олигарх как-то договорятся о каких-то совместных выгодах и на этом всё по преимуществу и кончится. И что для того, чтобы довести докуда-то деньги, надо обзавестись не обычным майором, способным выворачивать руки и использовать электричество, а товарищем Камо. А значит — и в целом большевистской партией, которая деньги довезла именно потому, что была партией, то есть сообществом людей, для которых на первом месте была не корысть, а идея. Могу сообщить читателю, что твердо знаю о такой способности ранних большевиков не по поздним советским фильмам, а по документам.

Для того чтобы репрессивная судорога стала чем-то большим, нежели обычной заменой грабительских личностей, сопровождаемой массовыми убийствами невиновных (или мало виновных), нужно, чтобы был коллективный Ленин, то есть притягательная для всех остальных группа с мощным высшим целеполаганием, коллективный Камо (то есть бескорыстная в личном плане репрессивная группа, вдохновляемая коллективным Лениным) и коллективный Красин (то есть группа, которая правильно потратит деньги, которые по распоряжению коллективного Ленина экспроприирует коллективный Камо). Без таких трех плотных дееспособных коллективов, одинаково вдохновляемых высшим смыслом, никакие экспроприации не могут приносить ничего, кроме наращивания и без того немалого криминального хаоса.

Вот что я сказал тогда посланцу Лебедя, который, надо сказать, резко помрачнел после этих моих слов. В дальнейшем политическая практика полностью подтвердила мою правоту.

Зачем нужен этот простенький пример при обсуждении столь важных общих вопросов? По мне, так он нужен для того, чтобы высшие, порою вполне эзотерические абстракции соединились с самой что ни на есть сермяжной политикой. Потому что только при таком соединении станет ясен настоящий смысл очень многого — и этой самой высшей смысловой эзотерики, и судеб мира в XXI столетии, и столь важной для нас судьбы гуманизма в так называемых пострелигиозных условиях.

Потому что рассматривая нынешний мир с помощью только что обсужденной политической оптики, яснее понимаешь и правила игры, и список подлинных игроков. Этими игроками сегодня — да и ранее — могут быть только очень и очень прочные сообщества весьма решительных и дееспособных людей. Причем речь идет о сообществах людей, готовых к самоограничению ради достижения общей цели, людей, в высшей степени дееспособных, людей, обладающих так называемой длинной волей, людей, возглавляемых группой идеологов, транслирующих смысл в остальные группы, людей, сформировавших внутри своего сообщества силовую группу, и людей, способных соединять действия этой силовой группы с группами, осуществляющими действия собственно материального характера.

Три такие группы не могут образовать единое целое, если во главе угла не существует высшего смысла, транслируемого во все слагаемые этого целого этими самыми идеологами, причем не оторванными от жизни, а вполне способными к осуществлению эффективных стратегий.

Хотелось бы подчеркнуть, что такие группы могут одним способом действовать в условиях политического застоя, занимаясь только элитной игрой, и другим образом действовать в условиях так называемой турбулентности, когда широкие народные массы отчасти трансформируют правила закрытых элитных игр.

Возможно, что в условиях активизации широких народных масс в игру вступают новые, так называемые контрэлитные группы, которые существенно меняют элитный рельеф, уничтожая часть прежней элиты и договариваясь с другой ее частью.

Не надо преувеличивать новизну вступающих в игру сил и долговременность их дееспособности. Чаще всего по завершении активной революционной фазы исторического процесса новые группы ликвидируются почти полностью всеми теми, кто, входя в прежнюю элиту, затаился на время этой самой активной фазы.

Подобные процессы историки называют термидорианскими, бонапартистскими, реставрационными. Вряд ли стоит сейчас отвлекаться на подробное обсуждение роли таких групп в истории Французской революции или в том, что касается динамики советского революционного процесса.

Намного важнее то, насколько даже самые впечатляющие трансформации так называемого рельефа элиты захватывают корни элитного массива. Насколько поверхностен этот самый революционный «перебор элитных людишек», столь убедительный для тех, кто не склонен вдаваться в метаисторические детали.

Не хотелось бы тут становиться в позицию фаталиста и говорить о том, что на самом деле всё остается без изменений. Что-то существенное с миром происходит, он меняется в результате рассматриваемых метаморфоз, и в этом — единственная надежда человечества. Потому что это изменение к лучшему и есть восхождение человека, оно же — подлинный гуманизм.

Но если происходит только изменение к лучшему, то откуда неожиданные зловещие повторы, а то и колоссальные сбросы? Если и сейчас в игре находится определенное количество групп, чья сплоченность обеспечивается определенными, очень накаленными идеологиями, а точнее, метафизиками и эзотерическими практиками (для нужного сплочения одних доктрин, как мы понимаем, категорически недостаточно), то что это за практики? Когда мы, увлекаясь очевидностью, зачастую вполне лукавой, говорим о возврате к религии Золотого тельца, то есть к религии всевластия денег, то о какой именно мистике, метафизике, эзотерической практике мы говорим на самом деле? Ибо никакая власть денег как таковых не может быть не только дееспособной, но и минимально эффективной, а как-никак мы, безусловно, имеем дело с этой эффективностью. Имеем мы дело и с чем-то большим — с очевидными мегатрендами, сбрасывающими человечество в какие-то очень давние времена. Времена, безусловно, доиудеохристианские, а в каком-то смысле и допатриархальные.

Если одним из важных нововведений, создавших минимально моральный мир, было наказание за Содом и Гоморру, то что означает нынешний обратный тренд? Он же не может быть назван иудеохристианским. Тогда каков же он? И каков масштаб происходящего сброса?

Сброшен коммунизм как восхождение к новому человеку.

Сброшен либерализм как восхождение по ступеням прогресса при сохранении человеческой данности.

Сброшен иудеохристианский пласт с его моральными запретами.

Сброшен мир патриархальных представлений о человеке и человечестве.

Что является целью подобных сбросов и нисхождений?

И каков субъект, который организует подобное, преследуя свои закрытые цели?

Вот какие вопросы встают во весь рост, когда дочитываешь Третью Книгу Царств до того места, где говорится, что один из великих царей Израиля, строитель Храма монотеистической духовности, на самом деле отверг эту духовность во имя темной религиозности, стоящей за именем Астарты, божества Сидонского (то есть финикийского). И это при том, что мы уже убедились в условности масок, надеваемых теми или иными темными женскими божествами. Мы убедились в том, что за всеми этими масками стоит Великая темная мать, она же — Кибела. Что она правила и Финикией, и Фригией, и Троей, и много чем еще. И что, по существу, ей в итоге поклонился царь Соломон, которого зачастую отрекомендовывают как высшего почитателя монотеистического божества, оно же — Бог Израиля. Как мы убедились, никакого прямого отношения к подобной функции настоящий царь Соломон не имеет. И говорят об этом не какие-то антисемитские злопыхатели, а древнейшие книги еврейского народа. Они же — священные ветхозаветные книги христианства.

(Продолжение следует.)