Судьба гуманизма в XXI столетии

Много говорилось раньше о зловещей роли в убийстве царской семьи большевиков вообще и прежде всего — Ленина и Свердлова.

Многое до сих пор повторяется по инерции, включая сплетни некоего Беседовского, утверждавшего, что он сочиняет сказки для идиотов. Но есть много новой информации, источниками которой являются не выдумщики, а официальные инстанции, занятые следственными действиями. Эта новая информация говорит о том, что ни Ленин, ни Свердлов не были причастны к убийству царской семьи. А также о том, что всё было совсем непросто, что местные (екатеринбургские и т. п.) революционные власти никак не подчинялись большевистскому центру, что в угаре гражданской войны эти местные власти поубивали много кого, включая родственников Ленина.

Не хочу подробно дискутировать по данному поводу. Французский революционный Конвент казнил королеву и короля, безжалостно свел в могилу их сына и в целом вовсе не был лишен определенной кровавости и свирепости. Поэтому даже если бы Ленин и Свердлов в условиях гражданской войны приказали уничтожить царскую семью, дабы она не оказалась инструментом в руках врагов революции, то это только означало бы некое созвучие их действий и действий французского революционного Конвента. Никто по причине свирепости и кровавости действий этого Конвента не отказывается от основополагающих идей Французской революции.

Очевидное неучастие Ленина, Свердлова, всего большевистского центра в убийстве царской семьи делает еще более «исторически неразумными» (самое мягкое из всех определений, которые можно дать в данном случае) вопли наших нынешних монархистов и белогвардейцев о беспрецедентном злодействе «большевиков-цареубийц».

Тщательное расследование реального убийства царской семьи еще предстоит осуществить. Придется еще задать много деликатных вопросов по поводу того, на чем основаны утверждения сил, демонизирующих «большевистское» цареубийство. Но это всё следует обсуждать в другом исследовании.

В этом исследовании обсуждается другое — странное поведение царезащитников. Ну предположим, что большевики стремились убить царя и его семью и реализовали свое стремление на деле. В сущности, почему бы нет? Они в этом случае действовали бы всего лишь по лекалам Английской и Французской буржуазных революций с некоторыми поправками на специфику Гражданской войны, огромность территории, на которой велась эта война, воцарившуюся в пределах этой войны анархию и так далее.

Но в любом случае большевики были в своем праве. Они ненавидели царя и его семью. Они унаследовали некий пафос, выраженный, в том числе, и в словах:

Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу,
Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу.

Не собираюсь обсуждать тонкую структуру этих пушкинских строк, их связь со следующими строками, исторический и философский контекст... Большевикам было не до этого. Русские большевики повторяли нечто за разночинными русскими революционерами, те это повторяли за русскими дворянскими революционерами («Кишкой последнего попа последнего царя удавим»; «А молитву сотворя, третий нож на царя. Слава!»).

А все эти русские заклятья, в свою очередь, являются только вариацией на якобинскую и более древние темы. Итак, большевики ненавидели царизм и его реальное воплощение (то есть семью): они пострадали от этого субъекта. Этот субъект вешал и расстреливал то, что было им дорого, он запятнал себя кровью их друзей и кровью народной, он изломал жизнь большевиков, скитавшихся по тюрьмам и каторгам. И он был препятствием на пути реализации великой большевистской мечты. Говорю не о том, как это было на самом деле, а о том, как относились большевики к царской семье, а семья — к большевикам.

При таком отношении — собственно, почему бы и не осуществить цареубийство? Тем более что царь для тебя — не «помазанник божий», а «бога нет» и так далее...

Могу сравнить эту свою концепцию естественности большевистского цареубийства, например, с концепцией естественности разрушения Советского Союза американским империализмом вообще и ЦРУ в частности.

Если ЦРУ и американский империализм разрушили СССР, то они добились своей естественной цели, которую они когда-то открыто декларировали, а когда-то чуть-чуть прикрывали фиговым листком мирного сосуществования, к которому (в отличие от Хрущева и иже с ним) никогда не относились всерьез, под которым никогда (в отличие от КПСС) политически всерьез не «подписывались» и так далее.

Можно ненавидеть американский империализм и ЦРУ за разрушение СССР. Это естественно, если ты любишь СССР так, как люблю его я.

Можно считать СССР благим началом, а американский империализм — началом злым (как я считаю). И, соответственно, можно ненавидеть американский империализм и ЦРУ за убийство СССР. Но нельзя при этом не признавать, что данное злое начало сработало эффективно, что оно действовало, фактически не скрывая своих целей. Что оно действовало в своих интересах. И что, в конце концов, это я считаю американский империализм злым началом, а американцы считают его «светлым градом на холме» и, разрушая СССР, они спасали этот светлый град от гибели, которую сулили ему «безбожные коммунисты».

Такое убийство СССР, отвечающее декларации того, кто его убивает, ценностям и интересам убийцы и так далее, я называю естественным. Естественность убийства вовсе его не оправдывает в нравственном, метафизическом, геополитическом или любом другом смысле слова. Но оправдание убийства — это одно, а признание его естественным — это совсем другое. Ненавидящий врага убийца, стремящийся его уничтожить, в каком-то смысле находится в своем праве. Как я неоднократно говорил по поводу гибели СССР, американцы были в своем праве, ЦРУ выполнило свой долг, а вот что делали КПСС и КГБ?

Ровно такой же вопрос можно поставить в случае убийства царской семьи. Я убежден, что еще до 2020 года выяснится, что большевики не убивали царскую семью. Но предположим, что они ее убивали. Они были в своем праве в такой же степени, в какой ЦРУ и американский империализм были в своем праве, когда убивали СССР. Что делали защитники царя, что делали влюбленные в него монархисты? Я не спрашиваю даже о том, что они делали в момент, когда Февральская революция уничтожала их любимую монархию. Я спрашиваю, что они делали для того, чтобы спасти царя и его семью? Они ведь должны были что-то делать, не правда ли? И их было немало — тех, кто хотел спасать. Они были достаточно умелыми. Они могли и должны были воспользоваться царящим хаосом...

Так почему они не спасли царя и его семью?

Это в методологическом и концептуальном плане в точности тот же вопрос, который возникает, когда ты пытаешься понять, почему КГБ и КПСС не спасли СССР. Подчеркиваю, что в данном случае я провожу аналогию лишь методологическую и концептуальную, но вполне может оказаться, что она приобретет иной характер, совсем уж конкретный и беспощадный. Но пока что не будем на ней зацикливаться. Признаем только, что (внимание!)

монархисты не смогли спасти царя и его семью, потому что этим спасением руководила царица, которая полностью доверилась дочери Распутина Матрёне и ее мужу Соловьеву.

После свержения монархии царица контролировала ситуацию в семье и в том, что касалось семейной политики, даже больше, чем до свержения монархии. Матрёна Распутина и ее супруг сказали ей, что надо ориентироваться только на них, и царица отсекала всех спасителей, которых не рекомендовали ей Соловьев и Матрёна. В результате Соловьев и Матрёна последовательно и бестрепетно привели семью в точку, где она была ликвидирована. Это утверждение принадлежит не мне, а следователю Н. Соколову, человеку вполне честному, настроенному монархически, белогвардейски, антибольшевистски и так далее. Профессионалу, проявившему в своем расследовании поразительное упорство. И заплатившему за это жизнью.

Но кому на самом деле доверилась царица? Кого олицетворяли для нее Матрёна Распутина и ее супруг? «Кто обманывал императрицу?» — спрашивает Николай Соколов. И отвечает, что обманывали царицу Матрёна Распутина и Борис Соловьев. Что царица полностью доверилась Борису Соловьеву и так далее.

Но почему она доверилась Борису Соловьеву? Ведь тем, что он является мужем Матрёны Распутиной, это может быть объяснено лишь отчасти. В существенной степени это объяснено тем, что Соловьев был для царицы посланцем некоего Тибета, к которому она была неравнодушна. Что Соловьев олицетворял для царицы некую тибетско-германскую линию, некую тибетско-теософскую линию, конкретную тибетскую линию в ее интерпретации госпожой Еленой Блаватской, у которой Соловьев учился во время своего пребывания в Теософской школе Блаватской, находящейся в городе Адьяре.

Итак, царица (да и не только она) верили: а) Бадмаеву, грезившему Тибетом, б) Доржиеву, грезившему Тибетом и помогавшему Бадмаеву, в) Гедину, с которым строили специальные отношения, несмотря на то, что Гедин к началу Первой мировой войны стал предельным германофилом и русофобом, работал на немецкую разведку, и, наконец, г) этому самому Соловьеву. О Распутине уж и не говорю. Это на уровне персоналий, выявленных отнюдь не на конспирологической основе. Все только что названные а), б), в) и так далее можно подтвердить документально. Но что стоит за этими персоналиями? Мы убедились, что за ними стоит некий «зеленый», а также «зеленые». И что эти «зеленые» управляли процессом из Швеции. Каким процессом?

Понятно, что для прагматически настроенной немецкой разведки речь шла о подрыве государственной стабильности, получении ценной военной информации и так далее. Но для таких людей, как Бадмаев, Доржиев, Гедин, для этого самого Соловьева с его теософскими тибетскими заморочками, для Распутина, наконец, всё не могло сводиться к торговле русскими национальными интересами в интересах иноземных спецслужб. Всё должно было быть более объемным. Иначе в этом нет места мистической тибетской теме, а мы же видим, что эта тема пропитывает каждую пору исследуемой нами как бы политической ткани.

Мой оппонент-конспиролог скажет: «Да что Вы ломитесь в открытую дверь! Подпись «зеленый» означает тибетский «Орден зеленого дракона», в который входили и Хаусхофер, и Бадмаев, и Доржиев, и Гедин, и многие другие! «Зеленый дракон» организовал крах Российской империи, крах Германской империи, он, будучи укорененным в среде прибалтийских немцев, породил нацизм и страстно желал краха СССР. Он в итоге и добился этого краха».

Это скажет даже умеренный конспиролог, а конспиролог крайний скажет, что «зеленые силы» олицетворяют собой некий вечно действующий полюс мирового зла. А дальше — уж кто кого включит в этот полюс... Кто-то — шиитов, кто-то — суннитов, кто-то — экологов, кто-то — хозяев зеленых чернильниц, кто-то — людей в зеленых перчатках... Именно так и выглядят неаппетитные «конспирологические колбаски», которые я обещал обсудить с читателем, настаивая на том, что смотреть на них необходимо, оскоромливаться ими не стоит.

Я не ломлюсь в открытую дверь, уважаемые господа конспирологи! Я хочу оперировать доказательной информацией. Я хочу оставаться в рамках специстории. И я остаюсь в этих рамках до тех пор, пока ориентируюсь на докладные начальника почт Российской империи или на воспоминания князя Юсупова, на свидетельства Свена Гедина или на расследования Николая Соколова. В любом из этих случаев есть конкретика, есть документальность, есть доказательность.

Все это есть и в материалах об «Аненербе», о Фон дер Гольце и его «Балтикуме», который действительно потом плавно перетек в общество «Туле», в материалах о самом этом обществе «Туле», в материалах о Хаусхофере и его друге Сиверсе, который, в свою очередь, является другом Хильшера.

Конкретных материалов достаточно много для того, чтобы не относиться только с неким пренебрежением и отвращением к зеленым «конспирологическим колбасам». Но нам мало свидетельств того, что эти самые «колбаски» имеют какое-то отношение к существу дела, нам нужно само существо дела. Причем такое существо дела, которое окажется достаточно масштабным для того, чтобы оправдать обращение к нацистско-зеленой теме в исследовании, посвященном не нацизму, а судьбе гуманизма в XXI столетии.

Тут нельзя бесконечно перебирать интересные фактуры, даже самые доказательные. Надо сначала поставить вопрос ребром. Такая постановка вопроса сводится к тому, с какого, собственно, ляда и в какой степени некий Запад — да, Запад в целом, а не его отдельные представители, пусть и принадлежащие к романовской или другой элите, — так интересовался Тибетом? Собственно, «что он Гекубе, что ему Гекуба»? Где Запад, а где этот Тибет? Есть европейское человечество, оно же — Запад. Какое ему дело до каких-то тибетских, мало на него похожих и не слишком-то могучих народов? И мы-то с вами, часом, не запутались?

Ну понятно, как повлиял на западную идентичность тот же Вергилий. Или Гёте. Понятно, как влияли на нее древние народы Средиземноморья, у которых Вергилий заимствует идентичность. Можно как-то понять, как на всё это влиял Египет. Можно обсуждать влияние других ближневосточных древних цивилизаций. Но при чем тут Тибет? Каким мёдом там, прошу прощения, намазано? И кому этот мёд кажется привлекательным?

Выше я проблематизировал особый интерес к Тибету в силу его, казалось бы, очевидной далекости от интересующих нас проблем западной идентичности. То ли дело — Вергилий, сказал я, или Гёте... Тут вопрос о вкладе в формирование западной идентичности гораздо более очевиден.

М-да, Вергилий... Совсем-совсем ненадолго вернемся к нему. Причем не к его «Энеиде», а к его «Георгикам», в которых, казалось бы, говорится всего лишь о сельскохозяйственной проблематике.

Следуя традиции, Вергилий взывает к помощи богов сельского хозяйства, которые должны помочь ему справиться с неподъемной без этой помощи сельскохозяйственной темой. Он взывает к Либеру (Вакху) и к Церере (Деметре). Он говорит о великом благе сельского хозяйства, благодаря обретению которого люди перестали питаться желудями Хаонии и начали вести собственно человеческий образ жизни. Хаония — это область в Эпире, где находятся священные дубы Юпитера. Римляне считали, что до появления земледелия люди питались дикими плодами и желудями. Так что адресация Вергилия к Хаонии понятна. Он пытается провести грань между хаонической дикостью и сельскохозяйственной цивилизованностью, благословляя последнюю.

Благословляет Вергилий и чаши с вином как дары цивилизации (естественно, речь идет о вине, разбавленном водой, что в ту эпоху было обязательной нормой приличия для цивилизованного человека). Обращается Вергилий к лесным божествам фавнам, девам-дриадам, к грозному Нептуну, подарившему человечеству коней, к Пану, блюстителю овец, ко всем богам и богиням, так или иначе связанным с сельским хозяйством. Но Вергилий не был бы Вергилием, если бы в число божеств, к которым он обращается за благословением, не был введен Цезарь, не Гай Юлий Цезарь, а Октавиан Август — император, создавший великую имперскую римскую идентичность, заказчик и вдохновитель Вергилия. Вергилий обращается к нему уже после того, как помянул всех сельскохозяйственных божеств и дошел до тех, кто «обильно с небес поливает всходы». Дойдя до них, Вергилий обращается к богу-императору Августу:

Ты, наконец, — как знать, какие собранья бессмертных
Вскоре воспримут тебя, — города ли увидеть, о Цезарь,
Иль все пределы земли пожелаешь, или целой вселенной,
Ты, как земных податель плодов и властитель погоды,
Будешь смертными чтим, материнским увенчанный миртом?
Станешь ли богом морей беспредельных, и чтить мореходы
Будут тебя одного, покоришь ли ты крайнюю Фулу...

Пообещав читателю, что я вернусь к Вергилию совсем ненадолго, я выполняю обещание, обрывая перечисления метафизических и метаполитических возможностей, которые Вергилий сулит возлюбленному императору. В числе этих возможностей, как мы убедились, покорение «крайней Фулы». «Фула» — это Туле. Тут никаких натяжек нет. Во-первых, потому, что все знают про упоминание Вергилием крайней Тулы. Этот вопрос подробно разобран не конспирологами, а настоящими специалистами. А, во-вторых, потому что достаточно посмотреть на латинскую строку, чтобы всё стало ясно: «Numina sola colant, tibi serviat ultima Thule...»

Создатели общества «Туле» как раз и говорили об «ultima Thule». А уж «Фуле» или «Туле» — тут многое зависит от специфики перевода с латинского на русский, а нас ведь интересует оригинал.

Итак, у Вергилия сказано об «ultima Thule». Причем буквально о том самом «ultima Thule», которое взято на знамя сначала Хаусхофером, а потом, с его подачи и при его участии, — эсэсовцами из «Черного ордена» и общества «Аненербе».

Так что, — говорю в упрек самому себе — как мы видим, нельзя совсем уж отрывать те идентификации, которые строит Вергилий, от тех идентификаций, которые строят создатели нацизма. Ровно в той степени нельзя отрывать полностью Матерей из гётевского «Фауста» от «пути к Матерям» в том понимании, которое вкладывают в это эсэсовцы.

Когда я говорю «нельзя совсем отрывать одно от другого», я совершенно не призываю отождествлять одно с другим. Я всего лишь обращаю внимание на некую связь и начинаю эту связь, что называется, расковыривать. Согласен, долгое и скучное занятие. Но, по мне, это лучше, чем с конспирологической лихостью брать быка за рога... прошу прощения, «зеленого дракона» за его нацистское оперение.

Об острове Туле впервые заговорил некий Пифей из Массилии, он же — Пифей Массалиот (ок. 380 до н. э. — ок. 310 до н. э.). Это реальная историческая личность — древнегреческий купец, путешественник, географ, родившийся в Массалии (современный Марсель). Пифей совершил фантастическое по тем временам и, что главное для нас, вполне реальное путешествие вдоль берегов Северной Европы. Оно описано в книге Пифея «Об Океане». Сама эта книга до наших дней не дошла, но на нее ссылаются такие авторитетные историки древности, как Страбон, Плиний Старший, Полибий. Отношение к Пифею сложное. Тот же Страбон, ссылаясь на точность геодезических и астрономических наблюдений Пифея, склонен скептически относиться к другим его описаниям. Но нас в данном случае волнует не точность сведений Пифея, а то, что именно он — этот древнегреческий географ, астроном и математик, убедивший массилийских торговцев профинансировать его экспедицию на север за оловом и янтарем, заговорил об острове Туле. Тем самым упоминание Туле Вергилием так или иначе связано с пифеевским открытием (или квазиоткрытием) этого самого «ultima Thule».

Путешествие Пифея началось в 325 году до нашей эры. Грек Пифей отправился в путь из Массилии/Марселя, всячески скрывая ото всех цели путешествия. Потому что греки, пославшие Пифея, конкурировали с карфагенянами и хотели лишить их монополии на добычу олова и янтаря.

Пифей и его соратники двинулись в путь на двух пятивесельных кораблях. Они доплыли до Гибралтарского пролива, который тогда был полностью подконтролен карфагенянам, не пропускавшим через Гибралтар чужеземные корабли. Но Пифей под покровом темноты сумел проскользнуть мимо карфагенянской стражи. Корабли оказались в Атлантическом океане. Даже сейчас, совершенно на другом уровне развития мореплавания, путешествие вокруг северной Испании и Португалии считается небезопасным. А во времена Пифея это была суперавантюра, фактически обреченная на крах. Однако Пифею повезло. Он преуспел, добрался до Карбилона (кельтского города в устье реки Луары) и оттуда поплыл на север. Он добрался до полуострова Бретань и находящихся рядом с ним островов, вступил в отношении с местными племенами, включая племя венетов. И понял, что ему надо двигаться на север с тем, чтобы добраться до месторождений олова. Он двинулся на север, добрался до Британии (острова Альбион), закупил олово и поплыл вокруг западных берегов Британии.

Пифей наблюдал рост протяженности светового дня (его экспедиция, естественно, происходила летом, так что было что наблюдать). Он впервые в истории человечества установил прямую зависимость между географической широтой и протяженностью дня и ночи. Так что речь идет об очень и очень серьезном исследователе. Пифей добрался до берегов Северной Шотландии, доплыл до Оркнейских островов и дальше совершил свое знаменитое плавание в неведомую далекую страну Туле, с которой торговало население Британии.

Бытуют разные мнения по поводу того, что это за Туле: идет ли речь о каком-то районе Северной Норвегии или о чем-то другом. Как бы там ни было, Пифей после этого проплыл вдоль южных берегов Северного моря, добрался до залежей янтаря и, оказавшись в густом тумане, решил, что достиг края земли. После чего повернул назад.

Пифею принадлежит много открытий. Например, он впервые высказал предположение о том, что возникновение приливов и отливов связано с лунным тяготением. Пифей разобрался — опять-таки впервые — как надо ориентироваться на Полярную звезду для того, чтобы двигаться в верном направлении.

Всех таких открытий не перечислить. Считается, что книга Пифея, в которой о Туле сообщалось нечто существенное, сгорела в Александрийской библиотеке в 47 году до н. э. Дальше начинаются разночтения. Одни источники говорят, что этот пожар подводит черту под существованием пифеевской информации, и дальше можно ориентироваться только на авторов, ссылающихся на Пифея. Другие считают, что подлинник пифеевской книги попал в руки римлян, после как Массилия в 49 году до н. э. была взята войсками Цезаря. Но мне бы хотелось сейчас поговорить с читателем не о судьбе книги Пифея, а о той Массилии, которая породила в том числе и этого великого путешественника.

Потому что, обсуждая Массилию, мы вернемся, как ни странно, к тому, что касается «кочующих очагов высокой цивилизации». Когда-то мы их обсудили достаточно подробно. Но потом путь нашего исследования сильно отклонился от задаваемых ими вех. Теперь можно вернуться к тому, что, казалось бы, навсегда ушло из поля нашего рассмотрения.

(Продолжение следует.)