Судьба гуманизма в XXI столетии
Обсуждать эзотерику КОВЦ, то есть действительное содержание того, что, став ядром великой древней Римской империи, как минимум с этого времени начало формировать западную идентичность и западное отношение к гуманизму, я начну со статьи Вольтера в некоем «Философском словаре» (Dictionnaire philosophique).
Сначала всё же — о самом этом словаре. Его первое название — «Карманный философский словарь». Впервые он был опубликован в Женеве в 1764 году. Публиковался этот словарь так, как публикуются тайные преступные сочинения. К примеру, для того чтобы враги словаря не разобрались, где именно он был опубликован, и не наказали издателей, было сказано, что словарь опубликован в Лондоне. У преступников и заговорщиков это называется «пустить врага по ложному следу».
В первом издании словаря было 73 статьи. Через год словарь был дважды переиздан. Потом он переиздавался достаточно регулярно. И расширялся, причем тоже регулярно. Например, в издании 1767 года было на 34 статьи больше, чем в издании 1764 года. Да и в последующем происходило всё большее расширение этого словаря.
Велика ли роль Вольтера в создании данного рупора самого воинственного просветительства? Перед Великой французской революцией, конкретно в 1784–1787 годах (напомню, что революция началась в 1789 году), вышло посмертное полное собрание произведений Вольтера. В этом полном собрании было 70 томов. Из них восемь томов составили произведения Вольтера, предназначенные для «Философского словаря» или связанные с этим словарем.
В 60–80-е годы XVIII века «Философский словарь» был крайне популярен. Причем не только во Франции, но и в относительно менее склонных к просвещению странах. Например, в России. Историки, занимающиеся Просвещением, спорят о правомочности использования понятия «партия философов».
Противники использования такого понятия указывают на огромные отличия между Дидро и Адамом Смитом, Гольбахом и Гиббоном. На то, что даже в ядре этой «партии философов», куда входили Вольтер, Руссо и Дидро, не было никакого такого единства: что Монтескье не хотел обрубать свои феодальные корни, Джанноне рассуждал о разумном христианстве, Гердер был протестантским теологом. Что в Просвещении не было прямолинейности, а значит, и четкого стержня; что оно изобиловало разного рода пригорками и ручейками, не укладывающимися в какое-либо четкое философское русло. Что само слово «философ» в эпоху Просвещения не означало ни профессиональной привязки, ни тяготения философа к написанию философских трактатов: Пушкин называл своего Евгения Онегина «философом в осьмнадцать лет», а некая Тереза-философ была героиней одноименного порнографического романа. Что тот же Монтескье никогда не отрекомендовывался как философ, а называл себя политическим писателем. Что в число размытого сообщества людей, именовавшихся философами, входили и философы на троне (Екатерина II, Фридрих II, Иосиф II, Густав II).
А вот что писал о философах на троне Вольтер: «Философ не позволит ослепить себя блестящими действиями, приводящими в восторг толпу. Он оценивает всё поведение монарха в целом, и лишь дав такую оценку, ставит монарха в ряд великих людей или отказывает в этом. Если бы Петр Великий был только военачальником и завоевателем, основателем города и даже создателем флота, он вряд ли заслужил бы похвалы, которыми его осыпают. Но как законодатель, как законодатель-философ, он выше всяких похвал».
Те, кто отрицает наличие «партии философов», приводят, например, эту цитату и спрашивают: «Так вы и Петра Великого зачислите в некую многонациональную партию, состоящую из философов? А может быть, и Меншикова туда же?»
Скажут также, что Вольтер, который многих называл «мой философ», был человеком едким. И что когда он называет Даламбера «мой великий философ», то эта едкость носит слабо ядовитый характер, а когда он называет свою собеседницу графиню д’Аржанталь «мой полуфилософ», то едкость достигает максимума.
Но ведь никто и не предлагает проводить аналогию между большевистской партией или орденом иезуитов и этой самой «партией философов». Понятно, что «партия философов» состояла из очень разных людей, что само определение «философ» не имело ничего общего с принадлежностью к сообществу профессоров, преподающих философию в разного рода университетах. Но сколь бы размыт ни был этот образ философа, он же был! И в нем находилось место как для сопоставлений современных просветителям философов и античных мудрецов, беседующих, как тот же Сократ, Платон или Аристотель обо всем сразу: и о богах, и о людской участи, и о том, что такое общество, и о том, как должно быть устроено государство, так и для сопоставлений с последователями этих мудрецов — тяготевшими к предельной широте занятий и знаний интеллектуалами эпохи Ренессанса. При этом в образе философа XVIII века находилось место и для античных и возрожденческих образцов широты и мудрости, и для того, что именовалось фрондированием, то есть для определенного вольнодумства, как религиозного, так и политического.
А еще в понятие «философ», использовавшееся эпохой Просвещения, входила способность некоего интеллектуала, сочетающего в себе вышеназванные образцы мудрости и высокой компетентности, заниматься активной публицистической деятельностью, которую античные и ренессансные прототипы этих мудрецов, разумеется, не вели. А значит, философ Просвещения — это еще и литератор, создающий художественные произведения, а также журналист, публицист, не чурающийся участия в широком распространении как своих идей, так и идей других, родственных ему по духу философов. В этом смысле в размытую или, как сейчас бы сказали, диффузную «партию философов» входили те, кто издавали и распространяли так называемые философские книги. Наиболее известные из них — нидерландский издатель Марк Мишель Рэй (1720–1780), итальянский энциклопедист и книгоиздатель, автор «Ивердонской энциклопедии», друг Жан-Жака Руссо Фортунато Бартоломео де Феличе (1723–1789) и другие.
В этом смысле знаменитая «Энциклопедия» — это не только великолепный по своему содержанию интеллектуальный проект, но и блестящая издательская затея.
Будучи одновременно создателями текстов, их популяризаторами, издателями и распространителями, члены «партии философов», которую можно было бы назвать диффузной партией или сетевой структурой, не чурались того, что могло бы быть названо недостаточно высоколобым и рафинированным.
Выдающийся просветитель Поль Анри Гольбах (1723–1789) адресовал свою работу «Здравый смысл» (1774) тем слоям населения, с которыми высоколобые умники вообще отказывались разговаривать.
Другой член той же диффузной «партии философов» Франческо Альгаротти (1712–1764), доверенное лицо короля-философа Фридриха Великого, в 1737 году разразился книгой «Ньютонизм для дам».
Члены «партии философов» писали художественные произведения. А такой выдающийся член этой, еще раз подчеркну, очень размытой партии, как знаменитая баронесса де Сталь, она же — мадам де Сталь (1766–1817), дочь видного французского государственного деятеля предреволюционной эпохи Жака Неккера (1732–1804), была создательницей знаменитого салона и не чуралась, если можно так выразиться, «будуарной философии».
Члены «партии философов» стремились предельно ярко реагировать на злобу дня. Вольтер, например, выступал в громких судебных процессах.
Членам этой партии удалось сделать философию общественным делом во всей Европе, особенно во Франции. Кто именно написал крылатую фразу: «Разум для философа есть то, чем является милосердие для христианина» — Дидро, Ламетри или Дюмарсе, не главное. Главное — то, что эта фраза стала крылатой. Некое разнокачественное свободомыслие было абсолютно необходимо для того, чтобы принадлежать к «партии философов». Достаточно необходимым был также и особый стиль жизни. Тут моду задавал Вольтер, которого называли фернейским патриархом и который ухитрялся сочетать уединенность с широчайшими контактами как в элите, так и в разных слоях населения.
Есть еще одно основание для того, чтобы говорить о «партии философов», — наличие «партии антифилософов». Эта партия тоже была разнокачественной и диффузной. В ядре ее находились, конечно, иезуиты. Члены «партии антифилософов» выпускали ядовитые памфлеты и высоколобые сочинения, разоблачавшие философов. В истории остались такие имена, как аббат Клод Ивон, Самуэль Формей, аббат Дюбо, аббат Шодон. Аббат Шодон даже выпустил «Антифилософский словарь» — с тем, чтобы дискредитировать детище «партии философов». Он писал: «Из всех сочинений, которые извергла на свет ярость безбожия, нет ни одного, отмеченного более мрачными чертами, чем «Философский словарь»... Его все читают, все его цитируют — военные, магистраты, женщины, аббаты; это чаша, из которой все состояния и все возрасты отравляются ядом безбожия...»
«Философский словарь» приговорили к сожжению суды Женевы и Парижа. Папский Рим включил его в свой «Индекс запрещенных книг». Нравы в обсуждаемую нами эпоху были, конечно, уже не такими суровыми, как в предыдущие столетия, но и отнюдь не мягкими. И когда французский королевский прокурор Омер Жоли де Флери (1715–1810), занимая должность, позволяющую отнюдь не только мягко журить тех или иных нечестивцев, говорит, что под мишенью богохульствующего пера авторов (или автора) «Философского словаря» находятся «таинства, догматы, мораль, дисциплина, культ, истины религии, авторитет божественной и человеческой власти», то это звучит достаточно зловеще. Особенно потому, что в перечень мишеней входит и человеческая, то есть королевская, власть.
По этой причине «Философский словарь» был анонимен. Но все члены «партии философов» были убеждены, что его написал Вольтер, который сам отрицал свое авторство и просил, чтобы его друзья помогли ему в деле подобного отрицания.
Вот в каком издании выходит статья Вольтера об интересующей нас Самофракии, которую, конечно, можно было бы начать разбирать саму по себе, чем мы и займемся чуть позже. Но одно дело — вести такое разбирательство древнейших таинств, отстранившись от разного рода политических контекстов. А другое дело — вести это же разбирательство, показав, что существуют самые разные контексты, включая тот, который я только что рассмотрел, обсуждая «партию философов» и «Философский словарь». Ведь только включив Самофракию в подобные контексты, ты убеждаешься, что имеет место некая сквозная метафизическая, эзотерическая линия, причем не существующая отдельно от линии политической. А на свое исследование я решился только с тем, чтобы убедиться самому и убедить других в наличии этой сквозной линии. Если ее нет — пусть Самофракией занимаются историки античности и религиоведы. Но она есть! И не она одна. А значит, есть и КОВЦ, и его специальная эзотерика, и ее связь с политикой, и ее влияние на судьбу гуманизма в XXI столетии.
В силу такой важности политического контекста я приведу читателю целиком статью Вольтера о Самофракии из столь подробно обсужденного мною далеко не академического «Философского словаря», теснейшим образом связанного с «партией философов», Просвещением, а, значит, и с управлением переходами из одной эпохи в другую (как сказал бы Маркс, переходами от одной формации к другой). Ведь именно этим и ничем другим занималась только что обсужденная «партия философов», ее главный рупор — «Философский словарь» и ее главный автор, он же — вождь «партии философов», господин Вольтер. Вот что пишет этот вождь по поводу Самофракии, малоизвестной, по понятным причинам, в его эпоху.
«Находится ли знаменитый остров Самофракия при устье реки Гебр (Эврили Марица), как говорится почти во всех географических справочниках, или находится в 30 километрах (20 милях) от него, как оно есть на самом деле, — не есть вопрос, который я сейчас исследую.
Этот остров долгое время был самым знаменитым в архипелаге и даже во всем мире. Из-за своих божеств, называвшихся кабирами, местных жрецов, мистерий Самофракия заработала такую репутацию, какую совсем недавно получило Чистилище Святого Патрика в Ирландии».
Что такое Чистилище Святого Патрика? Почему оно, как пишет Вольтер в 1764 году, совсем недавно заработало некую репутацию, сравнимую с той, которой обладали жрецы самофракийских мистерий?
Мартин Бехайм (1459–1507) — выдающийся немецкий ученый и мореплаватель. Долгое время он служил португальской короне. Появившись в 1484 году в Лиссабоне как торговец, Бехайм уже через год был посвящен в рыцари королем Португалии Жуаном II (1455–1495). Покровитель мореходства, обладавший большой физической силой и блиставший рыцарским мастерством, Жуан II никогда не посвятил бы приезжего торговца в рыцари, не имея для этого особых оснований. В ту эпоху это вообще было не принято.
Считается, что информацией Мартина Бехайма пользовался аж сам Колумб, восхищавшийся компетенцией этого Мартина из Богемии, многосведущего космографа.
Космографией в Средневековье называли географию. А Мартин Бехайм, принадлежавший к придворному кружку математиков, этому обществу придворных ученых, в сфере интересов которых были одновременно математика, физика, астрономия, навигация, был не просто сведущим географом той эпохи, но и создателем глобуса — старейшего из сохранившихся до наших дней. Мартин Бехайм очень часто изображен с этим глобусом, на котором обозначены, в соответствии с тогдашним мировоззрением, в том числе и некоторые «священные потаенности».
Ну так вот, единственная священная примечательность Ирландии, отмеченная на глобусе Бехайма, именуемом иногда земным яблоком Бехайма, — это Чистилище святого Патрика. Таким чистилищем называется пещера на острове Стейшн.
По легенде, эта пещера представляет собой вход в другой мир. Вход этот Христос показал Святому Патрику.
Вот что написано об этом чистилище в монографии британских ученых-кельтологов, братьев Алвина и Бринли Рис. Понимаю, что кельтская тема очень лакома для разного рода фантазеров. Но специалисты знают, что Алвин и Бринли Рис не из их числа. Опять же, переводом этой монографии (которая действительно монография) занималась наша отечественная авторитетная исследовательница Т. Михайлова, известная тем, что заниматься переводом фантазий она не будет. Так что давайте ознакомимся с данными Алвина и Бринли Рис, не абсолютизируя эти данные и одновременно рассматривая их как заслуживающие доверия и этим выделяющиеся в череде откровенных спекуляций на кельтской теме:
«Даже в наше время одной из пещер Ирландии приписывают совершенно особые свойства — мы имеем в виду знаменитое Чистилище св. Патрика, которое, как подсказывает само название, представляет собой вход в Иной мир, так сказать врата ада. Расположена пещера на островке посреди Лох Дерг («красного озера»). В средние века в эту пещеру спускались пилигримы и добровольно принимали на себя муки чистилища. Считалось, что, если пилигрим заснет, дьявол утащит его прямо в ад. Одно из наиболее известных средневековых «Видений» — рассказ о приключениях в этой пещере некоего рыцаря по имени Оуэн, причем текст этот был записан задолго до создания «Божественной комедии» Данте. Спускаясь в глубь пещеры, он видит сначала полчища демонов, которые показывают ему картины ужасов чистилища и ада. Затем он по узкому мостику переходит через Адскую реку, после чего два прелата провожают его в рай и подводят к самым Небесным вратам. В недавнее время вход в эту пещеру был закрыт, а рядом построена часовня. И по-прежнему из года в год тысячи пеших паломников сходятся к Красному озеру, чтобы провести бессонную ночь в этой часовне. Один из паломников нашего времени описывает эти ритуальные бдения следующим образом:
«Солнце село, и часовня погрузилась во мрак, лишь тускло мерцали две свечи. Странное, жуткое, ни с чем не сравнимое ощущение — тьма вокруг и белые лица молящихся в трепетном отблеске свечей. Сколько поколений гэлов побывало здесь! Ведь не много найдется ирландцев, которые не пожелали бы хоть на миг заглянуть в тот мир, что ждет их за порогом смерти. Всю ночь мы бодрствовали в нашем заточении, повторяя про себя остановки следующего дня. С наступлением ночи реальный мир как бы исчез. Казалось, мы очутились в сумеречной зоне, где встречаются два мира...»
То, что являет собой пещера Святого Патрика, авторы сочинения сопоставляют с кельтской повестью «Приключение Неры», которая, по их мнению, была записана в начале VIII века, но по духу относится к дохристианской эпохе. Разбирая «Приключение Неры», взаимодействовавшего с потусторонним миром, авторы утверждают, что это взаимодействие «наводит на мысль о некоем ритуале Хэллоуина, сопоставимом с посещением кладбища в эту ночь, когда время и вечность смешиваются, — ритуале, посредством которого люди вступали в контакт с силами Иного мира».
Сравнивая дохристианские, как они считают, «Приключения Неры» с тем, что касается Чистилища Святого Патрика, авторы приходят к следующему выводу: «Конечно, Иной мир, в котором побывал Нера, мало похож на тот, описание которого мы только что привели, однако Чистилище св. Патрика — это, без сомнения, христианизированный вариант языческого ритуала, соотносимый с сагой «Приключение Неры». Обычай спускаться в пещеры вообще не имеет связи с христианством; подобные практики присущи обрядам инициации у народов, весьма удаленных друг от друга, — достаточно назвать мистерии Митры и некоторые ритуалы австралийских аборигенов — повсюду они символизируют посещение иного мира. Сибирские шаманы в ритуальных странствиях в Нижний мир ведут своих спутников на юг «по желтой степи, через которую не перелетит и сорока», затем они карабкаются на высокую гору. «Стоя на вершине, шаман ритуальным пением и танцем уводит свой караван в недра земли. И что же они там находят? Его ритуальные песнопения точно воссоздают обстановку расположенных под храмами Тибета буддийских пещер, где наводящие ужас лики древних божеств открывают перед верующими ужасы Нижнего мира».
Мне представляется, что такая расшифровка вопроса о пещере Святого Патрика в Ирландии достаточна для того, чтобы читатель не раздражался, столкнувшись с непонятной для него пещерой. И потому я продолжаю цитирование Вольтера:
«Эта Самофракия, или Самотраки — это скала, покрытая очень тонким слоем неплодородной почвы, населенная бедными рыбаками. Они бы очень удивились, если бы им рассказали о славе, которая ранее была связана с их островом; и они наверняка спросили бы: «Что это за слава?»
Я задаюсь вопросом, кем были эти жрецы, эти святые масоны, которые совершали свои древние мистерии на Самофракии и откуда они и их боги пришли?
Не кажется правдоподобным то, что этот бедный люд пришел из Финикии, как заключает Бохарт по длинному следу еврейской этимологии...»
Самуил Бохарт (1599–1667), к которому апеллирует Вольтер, — это французский ученый-филолог и протестантский священник. Бохарт являлся блестящим специалистом в области древних языков (древнегреческого, латыни, иврита, арабского и халдейского языков, коптского, персидского, финикийского и галльского языка). Изучением языков Бохарт занимался всю жизнь. Вольтер апеллирует к Бохарту, потому что он являлся общепризнанным эрудитом и крупнейшим знатоком восточных языков. Бохарт был очень увлечен изучением финикийского языка, пытался обосновать его влияние на другие языки, включая языки кельтской группы, финикийскому языку и колониям финикийцев посвящена отдельная работа Бохарта «Ханаан». Так что Вольтер, во-первых, ориентируется в теме, причем прекрасно, и, во-вторых, не тычет пальцем в небо, а ссылается на самые авторитетные источники его времени.
Сославшись на Бохарта и другие источники в вопросе о связи Самофракии и Финикии, Вольтер продолжает обсуждение этой темы, не находящейся, как все мы понимаем, в числе самых актуальных тем его времени, но почему-то для него значимой. Почему? Вчитываемся в текст Вольтера:
«Но боги не так устанавливают свое влияние по миру. Они как завоеватели, которые подчиняют себе нации, не все сразу, а одну за другой. Расстояние от Финикии до этого ничтожного острова слишком большое, чтобы признать возможным, что боги процветающего Сидона или гордого Тира могли прийти в это место для отшельников. Жрецы не такие глупцы.
Фактом является то, что на этом презренном острове были боги Кабиров, священники Кабиров и мистерии Кабиров. Не только Геродот упоминает их, но и финикийский историк Санхуниатон, который жил задолго до Геродота, говорит о них в тех фрагментах, которые так удачно сохранил Евсевий».
Я уже информировал читателя о том, что Санхуниатон — не выдуманная фигура. Это древний финикиец, о котором известно из сочинений одного из создателей церковной истории, римского историка Евсевия Кесарийского (263–340 н. э.). Евсевий много путешествовал по Сирии, Египту и Фиваиде (старинное название области в Верхнем Египте, имевшей своей столицей город Фивы и включавшей в себя аж целых 13 номов). Евсевий был любимым мудрецом императора Константина Великого (272–337 н. э.) и восхвалял этого императора. Он защищал гонимого Ария. Во время великого гонения на христиан при императоре Диоклетиане (284–305 н. э.) Евсевий сохранил книги Кесарийской библиотеки, а уехав из Кесарии и путешествуя, обогатил эту библиотеку. Многие ценные отрывки из несохранившихся произведений известны благодаря трудам Евсевия Кесарийского.
Из трудов Евсевия почерпнуты и сведения о Санхуниатоне, жившем, по словам Евсевия, «когда Семирамида была царицей Ассирии».
Семирамида — легендарная мифологическая царица. Вавилонский историк Беросс (350/340–280/270 до н. э.) — жрец бога Бэла в Вавилоне, написал на древнегреческом языке труд по истории древней Месопотамии. Труд этот назывался «Вавилонская (халдейская) история». До нашего времени сохранились только отрывки этого труда. Но он частично воспроизведен древними авторами, включая Евсевия Кесарийского. Беросс описывал историю развития Месопотамии и мировую историю в трех томах, первый из которых охватывает события от начала мира до Потопа, второй — от Потопа до царя Вавилонии Набонассара, то есть до 747 года до нашей эры, третий — от Набонассара до Александра Македонского.
Современные ученые высоко оценивают данные Беросса.
Сообщив эти сведения, я имею право дальше цитировать Вольтера, не раздражая читателя тем, что он натыкается на незнакомые ему имена, каждое из которых волочет за собой целые охапки разнокачественных сведений. Кстати, во времена Вольтера этими сведениями располагали только те, кто хотел совсем уж погрузиться в нюансы рассматриваемой Вольтером древней проблематики. Что ж, давайте ознакомимся с тем, как ее осваивает Вольтер.
(Продолжение следует.)