Судьба гуманизма в XXI столетии

Обсуждая мировоззрение древних атыхов и хаттов, Нурбий Газизович Ловпаче предлагает свое представление о том, стоит ли ставить знак тождества между этими двумя древнейшими общностями. При этом исследователь предлагает взять за отправную точку некий древнехалдейский текст по астрологии.

Н. Г. Ловпаче утверждает, что этот текст составлен «из пиктографически- иероглифического материала, имеющего много похожего с изображением серебряного сосуда Майкопского кургана «Ошад» (начало III тысячелетия до н. э.)».

Майкопский курган «Ошад» — это памятник эпохи ранней бронзы. Специалисты относят его ко второй половине IV тысячелетия до н. э. Речь идет о захоронении некоего племенного вождя, обнаруженном на восточной окраине города Майкопа. Это захоронение было исследовано русским археологом Николаем Ивановичем Веселовским (1848–1918). Веселовский — выдающийся отечественный востоковед, исследователь истории и археологии Средней Азии и Причерноморья.

При раскопках Майкопского кургана Веселовский обнаружил 14 средних сосудов. На двух из них имелись изображения животных, выполненные в технике чеканки. Эти изображения, получившие название «майкопский звериный стиль», будучи достаточно оригинальными, тем не менее похожи на те изображения, которые археологи обнаружили в Южной Месопотамии и которые они отнесли к первой половине Протописьменного периода (IV–III тысячелетие до н. э.). Культура этого периода получила название «культура Джемдет-Насра» (Джемдет-Наср — поселение, находящееся между Багдадом и Вавилоном, в котором были обнаружены памятники материальной культуры, изображения на которых сходны с майкопскими).

Впервые на возможную связь Майкопского кургана с шумерами указал в 1910 году русский и советский археолог Василий Алексеевич Городцов (1860–1945). Позже, при обнаружении царских могил Ура, стали говорить о сходствах между майкопским захоронением и захоронениями шумерских царей Ура, одного из древнейших городов Южного Междуречья, существовавшего с IV тысячелетия до н. э. в южном Вавилоне.

Отличительными чертами майкопского захоронения являются, во-первых, то, что это захоронение осуществлялось не на территории устойчивого поселения, и, во-вторых, то, что многое из найденного там, явным образом произведено в далеких от Майкопа местах (в Иране, Афганистане, на Ближнем Востоке и так далее).

Проведя аналогию между тем, что изображено на изделиях, найденных в Майкопском кургане, и древнехалдейским трактатом по астрологии, Н. Г. Ловпаче сообщает далее о том, что «в XXIII веке до н. э. древнеассирийский царь Нарам-Син переложил этот трактат на клинопись, выполнив и хронологический пересчет. В библиотеке Нарам-Сина, раскопанной в столице древней Ассирии Ниневии, обнаружена глиняная табличка, на которой помещен краткий клинописный текст: «В двадцатое новолуние (3750-го года до н. э.) Фар Хатти (Var Hatti — царь хатти) приходит и занимает трон Аккада».

Таким образом, читатель, мы с тобой ушли на вполне определенную и очень большую историческую глубину, отстоящую от Троянской войны на пару тысячелетий. При этом царь Хатти, который в этот момент занял трон Аккада, древнего семитского царства, постепенно перехватывающего власть у предшествовавшего царства шумеров, уже не просто обладает сформированной государственностью. Он обладает государственностью, способной обеспечивать для ее властителя возможность занимать чужие троны. А это значит, что государство хаттов к этому моменту является достаточно мощным. То есть складываться оно начало до того, как осуществило экспансию, описанную в клинописной табличке Нарам-Сина.

Сообщив нам об этом, Нурбий Газизович проводит параллель между текстом на клинописной табличке Нарам-Сина и древним адыгским фольклором.

«В древнем фольклоре адыгов, — пишет он, — сохранилась легенда о походе Уар-Хату, который окончился в 3750 году до н. э. на Ефрате».

Я предлагаю в этом вопросе доверять специалисту по адыгскому фольклору. Потому что фольклор — вообще дело очень тонкое и специальное. Потому что, не обладая компетенцией в том, что касается древнеадыгского языка, не будучи тесно связанными с древней адыгской культурой, мы не можем самостоятельно докапываться до того, до чего может докопаться адыгский ученый. Кроме того, данное обстоятельство не имеет для нас решающего значения. Всё, что нам нужно в данном случае, — это подтверждение древности хаттского государства. А значит, и категорической необходимости разграничения поздних индоевропейских хеттов от гораздо более древних хаттов, не являющихся ни индоевропейцами, ни семитами.

Осуществляя необходимую нам детализацию рассматриваемой темы (нет ничего хуже, чем попытка создать историческую модель, ориентируясь на одну проблематичную запись), Ловпаче обращает наше внимание на плиту из города Кархемиша, на которой высечен важный для нас иероглифический текст.

Кархемиш — это древнее государство, существовавшее на территории Сирии и Восточной Анатолии. Оно возникло в начале II тысячеления до н. э. Цари Кархемиша принадлежали к одной из ветвей хеттской правящей династии. А после распада большого хеттского государства один из правителей Кархемиша Кузи-Тешуб взял себе (оправдано или нет — это отдельный вопрос) титул великого хеттского царя. И тем самым объявил свое царство правопреемником империи хеттов. В начале 10-х годов IX века до н. э. Кархемиш был разгромлен войсками Новоассирийского царства и перестал быть независимым государством.

Что же касается плиты из города Кархемиша с текстом, подтверждающим наличие интересующей нас событийности, то в этом вопросе я вновь, как и в вопросе об адыгском фольклоре, адресую читателя к данным обсуждаемого мной исследователя, не пытаясь тут ни дополнять его данные, ни обсуждать достоверность его сведений. В конце концов, плит в Кархемише очень и очень много. Ученый, данные которого мы обсуждаем, вполне компетентен и авторитетен. Занимаемся мы сейчас не собственными разработками, а обсуждением сведений этого ученого. И потому приведение цитаты из его исследования вполне корректно, не правда ли?

В дополнение ко всему, что мы уже обсудили, Нурбий Газизович сообщает нам следующее:

«Плита из г. Кархемиша с иерографическим текстом, содержание которого передано в «Рукописи Древней Гилдани (Ассирии)» более подробно описывает поход Уар-Хату. В тексте из Кархемиша II тысячелетия до н. э. военачальник или вождь Уар-Хату возглавляет народ «ха-туун», то есть людей хатти. Уун — человек по-древнеадыгски и по-абхазски (Абрегов А. Н.)».

Сообщу читателю, что Ачердан Нухович Абрегов, на которого ссылается Н. Г. Ловпаче, — это доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой общего языкознания Адыгейского государственного университета, авторитетный специалист по всему тому, что связано с адыгским древним языком. Сообщив это, продолжу цитирование.

«Следовательно, легендарный Хату по-русски должен звучать как «хаттский человек» (у – усеченное уун), а если принять во внимание древнеассирийское «Var», которое по-адыгски звучит как «Уар», то Хату был царем хатуунов, основавших в Малой Азии «хаттское или атхское» (скорее всего хаттско-атхское) царство».

Обсуждая далее природу перемещений интересующих его древних народов, Нурбий Газизович сообщает нам и о легенде, согласно которой на рубеже VI–V тысячелетий до н. э. нашествие саранчи вынудило большую часть народа, обитавшего в адыго-абхазском причерноморье, переместиться в Малую Азию, и об антропологических материалах из Унакозовской пещеры. Эти материалы относятся к рубежу IV и V тысячелетий до н. э.

Унакозовские пещеры расположены в предгорьях хребта Уна-Коз. Он начинается в адыгейском поселке Каменномостский (местные жители чаще называют этот поселок Хаджох) и тянется на сто километров до скалы «Чертов палец», находящейся в той же Адыгее, неподалеку от станицы Даховская. Унакозовские пещеры относятся к памятникам протомайкопской культуры. Они образуют так называемый неолитический пещерный городок. Исследователя интересуют данные украинских антропологов Константина Зеньковского и Инны Потехиной, занимавшихся так называемой трипольской культурой. Он пишет о том, что антропологические материалы из Унакозовской пещеры «позволили украинскому антропологу И. Д. Потехи­ной сделать вывод о большой близости семьи, погребенной в пещере Унакоза в горной Адыгее, к людям, населявшим в начале IV тысячелетия до н. э. Северо-Восточную Анатолию, и современным шапсугам».

Ссылаясь на данные Потехиной и другие материалы, исследователь настаивает на том, что «сопоставление перечисленных и иных данных (фольклорных, археологических и антропологических) позволяют считать захороненных в Унакозовской пещере людей (старика с тремя детьми) представителями северо-кавказских хаттов-хатуунов, которые, возможно, ушли, спасаясь от голода в Малую Азию и пришли в конце концов в 3750 году до н. э. на Ефрат под предводительством Уар-Хату.

Однако переселение хаттов было возвратным. Дело в том, что по археологическим материалам протомайкопской культуры эпохи неолита, добытым из горных памятников Адыгеи, еще в новокаменном веке, примерно, в конце VI, в V-м тысячелетии до н. э. из Анатолии на Западный Кавказ мигрировало какое-то племя, принесшее с собой с юга традиции малоазийской культуры Чатал-Хуюк (мотыжки Сочи-Адлерского типа, т. н. флажковые наконечники стрел, технологию и гончарную технику керамики, навыки оседлого, стационарного земледелия, стиль монументальной росписи и др.). Эта культура была раннеземледельческим компонентом Северо-Кавказской протомайкопской культуры меднокаменного века. Фольклор адыгов подтверждает древние миграции из Анатолии. Вполне возможно, что основное занятие пришлого племени легло в основу этнонима, данного ему местными горными скотоводами-солнцепоклонниками атхами. Если учесть замечание языковеда Вяч. Иванова о том, что современное название бывшего племени «хьатикъуай» и селения «Хьатикъуай» являются языковыми памятниками древнему этнониму «хатти», и учесть факт постоянного подчеркивания в хеттских клинописных текстах двойной «т» в словах «хатти», «хетт», «хит-тит», абруптив адыгского «т» мог в древности иметь такое графическое выражение, то можно гипотетически вывести этимологию «хатти». Это, по сути, земледелец — злакокопатель. В современном адыгском «хьэ» означает ячмень, а в древности, очевидно, означало злак».

После этой длинной цитаты читатель, ориентированный на глобальную социо-культурную проблематику, заявленную мной самим в названии данного исследования (как-никак судьба гуманизма, природа западной идентичности, ее корни, etc.), имеет право раздраженно спросить: «Зачем вы перегружаете текст этнографическими деталями и столь развернуто цитируете современного специалиста, который при любой его компетентности — не Вергилий и не Ломоносов?».

Я понимаю правомочность такого вопроса и прошу читателя, добравшегося до этой вехи на предложенном мной весьма извилистом пути, проявить самую малость терпения. Еще одна цитата, читатель, и тебе всё станет ясно.

Утверждая, что «приход в эпоху неолита земледельцев из Малой Азии не означает вторжения совершенно чужого народа» и что, по мнению языковедов, «прасеверокавказский язык, к которому относится древнехаттский, с незапамятных времен был распространен не только в передней Азии, но даже и в Восточно-Средиземноморском бассейне», исследователь далее сообщает то, что оправдывает с философской и глобально-социокультурной точки зрения мое развернутое цитирование частностей. Он с полной определенностью заявляет о том, что богатый материал, рассмотренный и им, и другими многочисленными специалистами по майкопской и сходным с ней культурам, дает все основания для того, чтобы (внимание!) «рассматривать факт совместного и тесного сотрудничества атыхов-солнечников (солнцепоклонников) и хаттов-земледельцев в эпоху энеолита на Северо-Западном Кавказе не как результат агрессии южан и подчинения атыхов пришельцам, а как жизнь двух родственных прасеверокавказских племен».

Вот мы и пришли к тому, что является для нас наиболее важным. И уважаемый адыгский ученый, и другие ученые, как адыгские, так и иные, настаивают на том, что хатты и адыги (а также родственные им северокавказские племена) — это две родственные древние общности. Две, а не одна, понимаете? А то ведь, если очень сильно и под очень определенным ракурсом читать того же Вяч. Иванова, то может возникнуть ощущение, что древнейшая абхазо-адыгская общность и древние хатты — это просто одна и та же общность. Ничего такого напрямую Вяч. Иванов не утверждал. Но если его политизированные последователи, что называется, поднапрягутся, то вполне может возникнуть отождествление хаттов с древнейшими абхазо-адыгами. И тогда политизированные последователи могут воскликнуть: «Так вы что считаете, что у абхазов, адыгов и русских одна и та же хаттская колыбель?»

Лично я очень уважаю все северокавказские народы. А абхазов и адыгов ценю особо постольку, поскольку они так же, как и южные осетины, оказались в тяжелейшем положении после распада СССР. Но я прекрасно понимаю, что социокультурная древнейшая русская колыбель не может совпадать с социокультурной древнейшей колыбелью народов Северного Кавказа, да и Кавказа в целом. Это очевидным образом разные колыбели, что вовсе не мешает, а наоборот, помогает народам Северного Кавказа жить в братской дружбе с русским народом. И для меня крайне важно, что эту позицию разделяют выдающиеся современные ученые той самой Адыгеи, которую политизированные последователи Вяч. Иванова запросто могут попытаться вывести из хаттского начала. Так вот, не хотят адыгские крупные ученые, компетентные специалисты, много работавшие на раскопках, выводить свою предысторию из хаттского начала. Они развернуто аргументируют наличие другой протодифференциации в их родном регионе. Они считают, что (продолжу цитирование Н. Г. Ловпаче, теперь, надеюсь, адекватно воспринимаемое читателем) «в развитой майкопской археологической культуре периода ранней бронзы III тысячелетия до н. э., в которой слились вышедшие на Закубанскую равнину из гор и предгорий атыхи, хатты и, возможно, протоарии-индоевропейцы в лице «ямников» Прикубанья, вычленяется очень выразительный земледельческий компонент, сходный с культурой Аладже-Гуюк Анатолии и который смело можно назвать «хаттским» в отличие от скотоводческого «атыхского».

Кто такие ямники Прикубанья?

Ямной культурой или, точнее, древнеямной культурно-исторической общностью называется археологическая культура в период от позднего медного века до раннего бронзового века (3600–2300 до н. э.).

Эта культура занимала территорию от южного Приуралья на востоке — до Днестра на западе. От Предкавказья на юге — до среднего Поволжья на севере.

Ямная культура была преимущественно кочевой, но имели место и элементы мотыжного земледелия. Земледелием занимались в основном вблизи рек. Занимались им нечасто. При этом земледельческие мотыги создавались в основном из костей. Создавались также и четырехколесные колесные повозки. Они обнаружены в разных подкурганных погребениях ямной культуры — и на Днепре, и в Одесской области, и в Оренбуржье.

Своей металлургии у ямников не было — она была у хаттов и (если речь идет о железе) именно от них передавалась кавказоидам. А уже от кавказоидов нечто доходило до ямников.

Найденные подкурганные захоронения ямников хорошо изучены. Умерших хоронили в положении лежа на спине с согнутыми коленями. Тела посыпались охрой. В многочисленных ямных захоронениях обнаружены останки животных и остатки колесного транспорта.

Повторяю, ямная культура была распространена широко — она захватывает Молдавию, безусловно, превалирует на Днепре и доходит до Предуралья.

Одним из крупных исследователей ямной культуры является Мария Гимбутас (1921–1994). Гимбутас — американский археолог и культуролог литовского происхождения. Она является одной из крупнейших и наиболее спорных фигур индоевропеистики. Она автор 23 монографий, в том числе монографии «Балты» и монографии «Славяне». Она посвятила себя исследованию индоевропейских народов в целом. И — по преимуществу — исследованию индоевропейскости славян.

Мария Гимбутас– автор так называемой курганной гипотезы. Эта гипотеза в конце 50-х годов XX века произвела настоящий переворот в индоевропеистике. Потому что Гимбутас заявила, что прародина индоевропейцев находится в степях южной России и в степной зоне Украины. И что именно оттуда началось «ужасное» вторжение степняков-индоевропейцев в «благую» доиндоевропейскую Западную Европу. Впрочем, о благом и ужасном М. Гимбутас заговорила под конец карьеры. А в ее апогее она говорила только об объективном. И все ее объективизмы были приняты «на ура».

Один из крупнейших американских специалистов по сравнительной мифологии и религиоведению Джозеф Джон Кэмпбелл (1904–1987) сравнил значение ранних трудов Марии Гимбутас для мировой индоевропеистики со значением для египтологии расшифровки знаменитого Розеттского камня.

Напомню, Розеттский камень — это плита из гранодиорита, найденная в 1799 году в Египте около города Розетта. Плита содержала три идентичных текста — два древнеегипетских и один древнегреческий.

Древнегреческий был хорошо известен и потому удалось стремительно продвинуться в расшифровке древнеегипетских надписей — как совсем древних (иероглифических), так и чуть более поздних, более близких к коптским и относящихся к VII и последующим векам до н. э.

Придавая такое значение ранним исследованиям Марии Гимбутас, Джозеф Кэмпбелл и другие его коллеги по профессии не могли не констатировать последующего сдвига Марии от науки, которая ее интересовала в ранний период творчества, к чему-то другому, интересовавшему ее в поздний период творчества.

Я имею в виду такие поздние работы Марии Гимбутас, как «Богини и Боги старой Европы» (1974), «Язык Богини» (1989) и «Цивилизация Богини» (1991). Прочитав эти работы, академическое западное сообщество развело руками.

Мария утверждала, что в старой Европе господствовали благие матриархальные отношения, основанные на равенстве и терпимости к нетрадиционной ориентации. И что эти отношения, осколком которых являлась минойская цивилизация, были разрушены вторжением индоевропейцев. И вот тогда-то на смену золотому веку пришла власть мужей, построенная на войне и крови.

Мария Гимбутас, опубликовав эти работы, стала культовой фигурой для феминисток и неоязычников, в том числе для ревнителей западной неоязыческой религии викка, основанной на почитании природы.

Эта религия еще будет нами обсуждаться, читатель. Она восхваляет древнее ведьмовское колдовство, основана на поклонении некоему «Рогатому богу» (очень похожему на Мефистофеля или духа Земли у Гете) и Триединой богине (вспомним трех Матерей у Гете). К сожалению, я не могу сходу погрузиться в эту, принципиально важную для нас стихию матриариархального Запада, столь привлекательного для феминисток и неоязычников.

Я должен доразобраться с хаттами и другими общностями, взаимодействовавшими с ними. И потому обращу сейчас внимание читателя на то, что ямная культура, с подачи Марии Гимбутас, которая к моменту выдвижения курганной гипотезы еще не была поклонницей Рогатого бога и Матерей, является индоевропейской.

И что все, кто хочет навязать славянам индоевропейскость или арийскость, упорно впихивают их в эту культуру.

Что ж, наверное, для кого-то эта культура и впрямь является древнейшей колыбелью.

Но она не является таковой для адыгов-кавказоидов и родственных им северокавказских народов.

Она не является таковой для народов Кавказа в целом.

И она не является таковой для русских, коль скоро мы тянем их родословную из северного анатолийского Причерноморья, увязывая эту родословную с хаттской колыбелью.

Потому что ни адыги-кавказоиды (а также другие родственные им кавказоиды), ни хатты (а значит, и русские, если у них есть другая — не кавказоидная и не ямная индоарийская колыбель) индоевропейцами не являются.

И семитами хатты не являются. С хурритами — дело спорное. А хатты достаточно явным образом семитами не являются.

И пеласгами они, представьте себе, не являются.

А являются они первым народом железа со всеми вытекающими последствиями. И эти последствия нам еще предстоит обсуждать.

Читатель, мы, конечно же, хотим добраться до объективной истины, а не заниматься теми или иными подтасовками. Но эта объективная истина сегодня не может быть полностью освобождена от политического начала.

Даже если мы с тобой согласимся на подобное освобождение и сумеем его осуществить (а это невероятно трудно сделать сегодня), мы не улетим на Луну, где в одиночестве будем наслаждаться объективизмом.

Нет, мы останемся на бренной земле, в своем неблагополучном отечестве. А значит, мы будем находиться в неотменяемой полемике с самыми разными оголтело-политизированными интеллектуальными русофобческими субкультурами. Которые, как и в эпоху Ломоносова, будут стремиться к предельному умалению нашей идентичности. И — к предельному возвышению тех идентичностей, представители которых хотели бы навязать нам комплекс определенной неполноценности или как минимум недополноценности.

Поэтому нам крайне важно то, как именно современная адыгская наука, исходящая из благоговения перед своим собственным древним идентификационным началом, рассматривает свои связи с хаттами.

Ну, так давай не отгораживаться от насквозь политизированной современности, для которой древность — это лишь политический повод, и не растворяться в этой современности, а вчитываться в текст, важный для нас и с точки зрения объективности, и с точки зрения того, что нас терзает сегодня ничуть не меньше, чем в эпоху Ломоносова.

Вчитываясь в эти тексты, мы понимаем, что те, кому сторонние силы навязывают хаттский корень (мол, древние хатты и древние адыги тождественны), настаивают на том, что хатты — земледельцы, а они, адыги — скотоводы.

На том, что речь идет о двух близких, но качественно отличающихся идентичностях.

На том, что ни на какую хаттскую идентичность они не претендуют, — очень высоко оценивая при этом диалог между своим скотоводческим протоначалом и чужим (но дружественным и близким) земледельческим хаттским протоначалом.

Ловпаче настаивает на том, что на Северо-Западном Кавказе в конце V — начале IV тысячелетий имело место взаимодействие трех разных начал.

Первое начало — атыхские кавказоиды.

Второе начало — малоазийские земледельцы-хатты.

Третье начало — индоевропейцы-ямники (видимо, будущие арии).

Подчеркну еще раз, что это мнение крупнейшего современного адыгского ученого. Что это он хочет дружески разделить (вы понимаете, РАЗДЕЛИТЬ) эти три РАЗНЫХ взаимодействующих начала.

(Продолжение следует.)