Судьба гуманизма в XXI столетии

Первый Лионский собор (он же тринадцатый Вселенский собор в исчислении римско-католической церкви) был созван в 1245 году бежавшим из Рима папой Иннокентием IV.

На соборе присутствовали порядка ста пятидесяти епископов. Приехали на собор и высокие светские лица — французский король Людовик IX и так называемый «латинский» византийский император Болдуин II.

Напоминаю читателю, что после взятия Константинополя крестоносцами в 1204 году началась эпоха так называемых латинских государств, создаваемых на захваченных крестоносцами территориях Византийской империи. А поскольку часть Византийской империи крестоносцам завоевать не удалось, то осенью 1204 года был подписан договор о разделе Византийской империи (Partitio terrarium imperii Romaniae). Этот договор положил начало так называемой франкократии, то есть учреждению на завоеванных крестоносцами территориях различного рода государств, находящихся под властью тех или иных западноевропейских правителей.

На территориях, доставшихся крестоносцам по договору о разделе Византийской империи, создавались некие условные аналоги западноевропейских герцогств. Всего таких герцогств было создано свыше десяти. Одним из них была так называемая Латинская империя, в которую входили Константинополь и часть Восточной Фракии.

Параллельно с нею, как я уже говорил, существовала еще одна как бы империя, в какой-то мере наследующая Византию. Эта империя называлась Никейской.

Две империи воевали друг с другом. Положение Латинской империи было достаточно шатким. Потому что крестоносцы при взятии Константинополя устроили чудовищную резню и потом продолжали бесчинствовать довольно долго, порождая этим ненависть греческого, болгарского и иных местных населений. А западноевропейское население в эту самую Латинскую империю не переселялось необходимой численностью. А, значит, Латинская империя держалась фактически на военной силе крестоносцев, которая со временем и умалялась, и дробилась на части. Так что тот же Болдуин II перебивался, что называется, с хлеба на квас. Он был в полной зависимости от Людовика Святого, который снабжал его средствами к существованию. Вдобавок к этому он грабил местные церкви и монастыри, выпрашивал деньги у венецианских банкиров. Военный гарнизон в Константинополе держали византийцы. Кончилось это недолгим восстановлением единства православной Византийской империи, произошедшим в 1261 году при Михаиле Палеологе.

Как бы восстановленную империю терзали с разных ее концов различные конкуренты — как христианские, так и иные.

Я сообщаю читателю эти сведения потому, что в противном случае факт присутствия латинского императора Византии Болдуина II на Первом Лионском соборе может оказаться точкой недоуменного вопрошания: «Что еще за Латинская империя? Как эта империя соотносится с империей Фридриха II?» И так далее.

Между тем Болдуин II — одна из действующих, хотя и не центральных, фигур в том, что можно назвать «монголо-христианским сюжетом».

Итак, Первый Лионский собор был собран в основном для того, чтобы отлучить от церкви главного врага Иннокентия IV Фридриха II Гогенштауфена (заодно на соборе отлучили и союзника Фридриха II — португальского короля Саншу II).

Но на этом соборе решались и другие задачи. Одна из них — организация нового крестового похода. Другая — и именно она интересует нас больше всего на данном этапе исследования — выработка позиции по отношению к монголам.

Католическую церковь раздирали конфликты. Она не могла собрать всех государей Запада под знамена нового крестового похода. Самим государям эти самые походы надоели до крайности. Не реагировать на потерю Иерусалима католическая церковь тоже не могла. Возникла оригинальная мысль: «А не обзавестись ли всем католикам, включая крестоносцев, некими монгольскими союзниками по борьбе с исламом, вытесняющим христиан с Ближнего Востока?»

В соответствии с нравами той эпохи ответ на данный вопрос в какой-то степени зависел от того, насколько монголы родственны христианской вере. Вот это-то и решили уточнить. И отнеслись к подобному уточнению очень серьезно. В результате мы имеем не конспирологический, а подлинный, причем весьма серьезный, исторический материал по интересующему нас странному вопросу, включающему в себя и особо существенную для нас «тамплиерскую составляющую».

В связи с тем, что данный вопрос очень сильно замусорен конспирологами, у многих возникло устойчивое представление, согласно которому всё, что касается монгольской приверженности христианству, является стопроцентной конспирологической выдумкой. Для того, чтобы преодолеть это заблуждение и не оказаться при этом вовлеченным даже минимально в разного рода конспирологические измышления, я подробно изложу то, что можно назвать достоверными историческими сведениями. Оговорив при этом, что подавляющая часть этих сведений добыта разведкой Ватикана, которую нацелили на добычу подобных сведений решения обсужденного мною только что Первого Лионского собора.

При этом я вовсе не призываю читателя рассматривать все сведения ватиканской разведки как безусловные. Но ведь подобный подход невозможен при рассмотрении любых исторических сведений, и уж тем более тех сведений, которые добывали древние и средневековые историки. Мы не можем считать бесспорными сведения того же Геродота, Плиния и так далее. Но мы придаем этим сведениям огромное значение. И даже там, где они носят фантастический характер, мы считаем необходимым не отмахиваться от этих сведений, а рассматривать их как важные мифы исследуемой эпохи. Это же касается в полной мере и сведений, добытых ватиканской разведкой по поводу христианских верований в Монгольской империи.

Во-первых, данные сведения в существенной степени достоверны.

А, во-вторых, фантастичность отдельных моментов, вкравшаяся в достоверность сведений, порою значит больше, чем достоверность.

И потому, что мы даже сейчас не можем четко разделить фантастическое и достоверное в исследуемом сюжете.

И потому, что на основе фантастичности, даже если она и впрямь является таковой (а это, подчеркну еще раз, до сих пор не является несомненным на сто процентов), создавались определенные идеологические конструкции. Эти конструкции порождали определенные элитные структуры. Структуры влияли на реальную политику, которая нас и интересует. Для светских людей, например, христианская религия мифологична. Но вряд ли кто-то из светских людей будет отрицать решающее влияние этой религии и созданных ею структур на всю западную и мировую историю.

Сообщаю читателю, что именно этот подход кладется мною в основу всех методологических и аналитических построений, слагающих данное философско-культурологическое исследование. Вопрос для нас не в достоверности мифов, породивших определенные структуры. Мы этот вопрос просто выводим за скобки. Вопрос во влиятельности структур, порожденных этими мифами. И в том, насколько эти структуры влияют на судьбу гуманизма в XXI столетии.

Если на эту судьбу влияет то, что именуется «лежащим за рамками реальности», то это «лежащее за рамками реальности» гораздо реальнее для нас, чем то, что находится в этих рамках. Что же касается справедливости этих рамок, то это я вывожу за скобки.

Итак, тема возможности христианизации монголов и их использования как союзника в борьбе с исламом, лишающим христиан их крестоносных завоеваний, рассматривалась Первым Лионским собором наравне с темой монгольской угрозы христианству. В документах, принятых Первым Лионским собором по данному поводу (а это и декрет «О Тартарах», и решения папской курии), одновременно признавалась и угроза монгольского вторжения в Европу, и необходимость гибкой реакции на данную угрозу.

Папская курия явным образом сделала основную ставку именно на такую гибкость, то есть на осуществление миссионерской деятельности, установление прямых дипломатических контактов с монголами и так далее.

Решающую роль в принятии такой стратегии играли некие сведения о благорасположенности монголов к христианству. Все эти сведения в той или иной степени порождались знаменитой легендой о царе-пресвитере Иоанне, на чьей дочери женился один из монгольских правителей.

Легенда о царе-пресвитере Иоанне — это именно то, что до сих пор одними считается стопроцентной выдумкой, а другими — загадкой, которая, возможно, имеет те или иные корни в реальности. Но вне зависимости от того, имеются эти корни или нет, легенду о царе-пресвитере Иоанне следует признать одной из эзотерических идеологий, породивших очень существенные мировоззренческие тренды. А где тренды, там и структуры. А где структуры — там и то, что вполне можно назвать «источниками», «движущими силами» и так далее.

Слухи и легенды о царе-пресвитере Иоанне бытовали не только в христианском мире. Они бытовали среди монголов, китайцев, индийцев, персов, турок, арабов.

Одним из важнейших древних документов, в которых говорится о царе-пресвитере Иоанне, является «Сказание об Индийском царстве». Это греческое литературное произведение XII века. Оно представляет собой некое послание индийского царя и одновременно священника Иоанна, адресованное византийскому императору Мануилу. Якобы Мануил отправил посольство в индийскую землю, поручив посольству разузнать о тайнах индийской земли. А на послание это Мануилу ответил сам царь-священник (иначе — царь-пресвитер) Иоанн. В ответе Иоанна живописуются чудеса и богатства Индийского царства, чьим властителем является Иоанн. Говорится также о том, что сам Иоанн является поборником христианства.

Об этом греческом сказании русские узнали от сербов в XIII или XIV веке. После чего оно веками стало ходить по Руси в списках. Несколько десятков списков датируются XVII–XVIII веками. Два списка датируются XV веком. Есть десятки списков, в которых тема «царя и попа» Иоанна не просто передается с искажениями первоисточника, а варьируется, в каком-то смысле русифицируется. В мою цель не входит обсуждение того, насколько сильно повлияло данное сказание на судьбу нашей страны. Но то, что оно на нее повлияло — очевидно. Потому что данное царство стало для народных масс и части элиты Российской империи своего рода образом не просто земли обетованной, а настоящего рая на земле. Не было бы этой легенды, хилиастические ожидания на Руси были бы менее сильными. Насколько менее сильными, я сейчас оценивать не буду. Важнее другое — то, что хилиастические ожидания на Руси очевидным образом повлияли на очень многое. Включая характер русской революции 1917 года.

Но ведь в легенду о царе-пресвитере Иоанне верили не только необразованные крестьянские низы нашей страны, но и ее высокообразованная верхушка. Вся верхушка вплоть до царского дворца. Эта вера передавалась российской аристократии не народными массами. Она питалась из западноевропейских источников, с которыми относительно широкие дворянские слои знакомились, получая образование в России, а те западные аристократы, которых династически или иначе вбирала в себя Россия, знакомились с этими же источниками у себя на своей европейской родине перед тем, как переехать в Россию.

Почти все списки сказания, которое я сейчас обсуждаю, текст речи царя-пресвитера Иоанна дополняются предисловием и заключением. В предисловии к речи царя-пресвитера сказано: «Царь греческой земли Мануил послал своего посла к индийскому царю Ивану, и послал к нему много даров и повелел послу расспросить о величестве его силы и о всех чудесах Индийской земли. Дойдя до Индийской земли и отдав дары царю Ивану, посол попросил его начать говорить. Царь же Иван принял дары с великою любовью, дал в ответ многие дары и сказал: «Передайте царю своему Мануилу: если хочешь узнать мою силу и все чудеса моей земли, продай всю свою греческую землю и приходи ко мне сам послужить у меня; я сделаю тебя вторым или третьим слугой; а затем ты вернешься в свою землю. Будь ты и в десять раз выше, не описать тебе на харатье (то есть в рукописи, папирусе — С. К.) со всеми книжниками твоими царства моего даже до исхода души твоей. А цены твоего царства не хватит тебе на харатью, потому что невозможно тебе описать моего царства и всех чудес моих».

После такого высокомерного захода, который в огромной степени повлиял на весомость самой легенды, царь-пресвитер Иоанн начинает фантастическое описание своего царства. Поскольку легенда о царе-пресвитере существенна для понимания исследуемой нами проблемы, я это описание изложу полностью. Тем более что оно и отражает дух эпохи, и не обременено избыточной для эпохи многословностью. Описание это звучит так:

»

Я — Иоанн, царь и поп, над царями царь. Под моей властью 3300 царей. Я поборник по православной вере Христовой. Царство же мое таково: в одну сторону нужно идти 10 месяцев, а до другой дойти невозможно, потому что там небо с землею встречается. И живут у меня в одной области немые люди, а в другой — люди рогатые, а в иной земле — трехногие люди, а другие люди — девяти сажен, это великаны, а иные люди с четырьмя руками, а иные — с шестью. И есть у меня земля, где у людей половина тела песья, а половина человечья. А у других моих людей очи и рот в груди. В иной же моей земле у людей сверху большие рты, а другие мои люди имеют скотьи ноги. Есть у меня люди — половина птицы, половина человека, а у других людей головы собачьи. Родятся в моем царстве звери: слоны, дромадеры, крокодилы и двугорбые верблюды. Крокодил — лютый зверь: если он, разгневавшись на что-нибудь, помочится — на древо или на что-либо иное, — тотчас же оно сгорает огнем. Есть в моей земле петухи, на которых люди ездят. Есть у меня птица ног, она вьет себе гнездо на 15 дубах. Есть в моем царстве птица феникс; в новолунье она свивает себе гнездо, приносит с неба огонь, сама сжигает свое гнездо и сама здесь тоже сгорает. А в этом пепле зарождается червь; потом он покрывается перьями и становится единственной птицей, другого плода у этой птицы нет. А живет она 500 лет. Посреди же моего царства течет из рая река Эдем. В той же реке добывают драгоценные камни: гиацинт, сапфир, памфир, изумруд, сардоникс и яшму, твердую и как уголь сверкающую. Есть камень кармакаул; этот камень, — господин всем драгоценным камням, ночью он светится, как огонь. Есть у меня земля, а в ней трава, которую всякий зверь избегает. И нет в моей стране ни вора, ни разбойника, ни завистливого человека, потому что земля моя полна всякого богатства. И нет в моей земле ни ужа, ни жабы, ни змеи, а если и появляются, сразу умирают. Есть у меня земля, где родится перец; за ним все люди ходят. Помимо же всего прочего есть у нас песчаное море. Оно никогда не стоит на одном месте: откуда подует ветер, оттуда идет вал; и находят те валы на берег за 300 верст. Этого моря не может перейти никакой человек — ни на корабле, ни иначе как. А есть ли за тем морем люди или нет — никто не знает. Из этого моря в нашу землю текут многие реки, в которых водится вкусная рыба. В стороне от этого моря, в трех днях пути, находятся высокие горы, с которых течет каменная река: большие и малые камни валятся сами по себе 3 дня. Идут же те камни в нашу землю, в то море песчаное, и покрывают их валы этого моря. Вблизи от той реки, на расстоянии одного дня пути, есть пустынные высокие горы, вершины которых невозможно человеку увидеть. И с тех гор течет под землею небольшая река. В определенное время земля расступается над этой рекой, и если кто, увидев это, быстро — так, чтобы земля над ним не сомкнулась, — прыгнет в ту реку, схватит что попало и сразу же вынесет, то камень оказывается драгоценным камнем, а песок — крупным жемчугом. Эта река течет в большую реку; люди той земли ходят на устье реки и собирают драгоценные камни и отборный жемчуг. А детей своих они кормят сырыми рыбами. В ту реку ныряют некоторые на три месяца, некоторые на четыре, — ищут камни драгоценные. В одном дне пути за той рекой есть высокие и мощные горы, на которые человеку нельзя смотреть. В этих горах по многим местам пылает огонь, и в том огне живут черви, а без огня они не могут жить, как рыбы без воды. И те черви точат из себя нити, как шелк, а из тех нитей наши жены делают нам одежду. И когда та одежда загрязнится, водою ее не моют: бросают в огонь; и как только раскалится, вновь становится чистой. Есть у меня в иной стране звезда именем Лувияарь.

А если идем на войну, когда хотим кого-нибудь покорить, предо мною идут и несут 20 крестов и 20 стягов. А кресты те и стяги большие, сделаны из золота с драгоценными камнями и с крупными жемчужинами, ночью же светятся, как и днем. Кресты эти и стяги везут на 26 колесницах. А у каждой колесницы служат по 100 тысяч конников и по 100 тысяч пешего войска, не считая тех, кто за нами везет пищу. А когда идем к назначенному месту на бой, другие люди несут предо мною один деревянный крест с изображением распятия господня — чтобы мы вспоминали господни страдания на кресте. Рядом с крестом несут большое золотое блюдо, а на нем — одна земля: на землю глядя, вспоминаем, что из земли мы созданы и в землю же уйдем. А с другой стороны несут другое золотое блюдо с драгоценным камнем на нем и отборным жемчугом: их вид возвеличивает наше государство. И идут предо мною 3 проповедника, громко восклицая. Один возглашает: «Это — царь царей, господин господ»; другой продолжает: «Силою крестною, божиею благодатью и помощью». А третий восклицает умильным голосом, что из земли мы сотворены и в землю же уйдем. Впрочем, довольно об этом говорить. О войске же не говорю, так как уже сказал.

Двор у меня таков, что 5 дней надо идти вокруг него. А в нем много палат золотых, серебряных и деревянных, изнутри украшенных, как небо звездами, и покрытых золотом. В одной палате огонь не горит; если внесут, сразу же погаснет. Есть у меня другая палата золотая на восьмидесяти столбах из чистого золота; а каждый столб по три сажени в ширину и 80 саженей в высоту. В этой палате 50 столбов чистого золота, и на всех столбах по драгоценному камню: камень сапфир цвета белого и камень топаз как огонь горит. В той же палате есть два столба, на одном из которых камень, называемый троп, а на другом камень, называемый кармакаул. Ночью же светит тот драгоценный камень, как день, а днем — как золото. А оба велики, как корчаги. В той палате у меня огонь не горит: если внесут, то быстро погаснет. Только тот огонь горит, который от дерева негниющего. Имя дереву тому шлема. Миро из этого дерева вливают в паникадила и зажигают; тот огонь горит. И если тем миром помажется человек какого бы то ни было возраста, старый или молодой, после того не старится и глаза его не болят. Та же палата выше всех палат. Вверху тех палат устроены два золотых яблока, а в них вковано по большому камню сапфиру — для того, чтобы не оскудела наша храбрость. И четыре камня находятся на столбах для того, чтобы чародейки не могли чар творить над нами. Есть у меня другая золотая палата на золотых столбах, столь высокая, сколько можно глазами обозреть; два больших камня кармакаула ночью светят у меня в той палате.

А обедают со мной за столом каждый день 12 патриархов, 10 царей, 12 митрополитов, 45 протопопов, 300 попов. 100 дьяконов, 50 певцов, 900 клиросников, 365 игуменов, 300 князей. А в соборной моей церкви служат 365 игуменов, 50 попов и 30 дьяконов, и все обедают со мною. А стольничают у меня и чаши подают 14 царей, 40 королей и 300 бояр. А поварней моей ведают два царя и два короля, помимо бояр и слуг. Одни цари и короли, побыв, прочь едут, а иные приезжают. А еще у меня лежат мощи апостола Фомы.

Есть у меня земля, а в ней люди, у которых очи во лбу. Есть у меня палата золотая, а в ней — правдивое зеркало; оно стоит на четырех золотых столбах. Кто смотрит в зеркало, тот видит свои грехи, какие сотворил с юности своей. Вблизи того зеркала есть другое, стеклянное. Если мыслит кто-нибудь зло на своего господина, то лицо его в том зеркале выглядит бледным, как будто мертвым. А кто хорошо думает о господине своем, то лицо его в зеркале сияет как солнце. А во дворце моем 150 церквей; одни сотворены богом, а другие человеческими руками. »

После такого фантастического текста в большинстве имеющихся списков следует заключение, в котором говорится: «И отпустил посла греческого с великою честью и со многими дарами к царю Мануилу. И после этого других послов не было в Индийской земле. Богу нашему слава. Аминь».

Читатель вправе осудить меня за то, что я трачу время на изложение очевидной фантастики.

Но, во-первых, я обсуждаю вовсе не достоверность этих очевидно фантастических сведений. Я обсуждаю степень их влияния на общественное сознание вообще и элитное в частности. Что касается элиты, то она создавала различные эзотерические трактовки, утверждая, что послание содержит в себе мистические зашифрованные сведения. Далеко не новый, кстати, прием. Подобным образом элита оперировала в разные времена с разными текстами, включая тексты античной мифологии. И происходило это не только задним числом, в какие-нибудь относительно близкие для нас эпохи, но и в пределах той античности, которая создала мифологию. Этим занимались и орфики, и пифагорейцы. А в эпоху эллинизма так почти все подряд. Что уж говорить об эзотерических трактовках, применяемых в более поздние эпохи.

Во-вторых, текст, который я привел, содержит не только фантастику, которая легко может быть подвергнута эзотерической трактовке, поскольку в тексте есть намеки на некое царство не от мира сего. Он содержит и вполне конкретные сведения, которые могли впечатлить очень и очень многих. В том числе и сведения военного характера, и сведения сугубо религиозные. Так, например, пресвитер Иоанн говорит о том, что у него находятся мощи апостола Фомы. Но о том, что Фома осуществлял свою апостольскую миссию в Индии, говорится во многих произведениях, в том числе и у Григория Богослова, о посещении гробницы апостола Фомы в индийской области Малабар, находящейся на юго-западной оконечности Индии, сообщил Марко Поло, посетивший Индию в 1293 году. О том же сообщали и те посланцы Запада, которые шли следом за Марко Поло.

Но есть и более древние источники, в которых говорится о том же самом. Древнейшая летопись Англии называется «Англосаксонская хроника». В ней описан период, начинающийся с ранних саксонских походов 495 года и кончающийся концом владычества саксов в Англии. Составление хроники началось в конце IX века при короле Альфреде. Те, кто составляли хроники, опирались как на сочинение «История», которое написал отец английской истории, бенедиктинский монах Беда Достопочтенный (672–735), так и на обрывки более древних хроник и устные предания.

Так вот, в «Англосаксонских хрониках» говорится о том, что в 885 году саксонский король Альфред Великий (849–899) дал обет, согласно которому он в случае победы должен сделать богатые пожертвования в далекие святилища. В том числе и в индийское святилище апостола Фомы.

Можно, конечно, сказать, что такая адресация к Фоме является, во-первых, общепризнанной, а во-вторых, не порождающей никаких отдельных социокультурных последствий. Но это не вполне так. И потому, что Фома все-таки особый апостол, которому были даны особые знамения, и потому, что существует достаточно известное и влиятельное гностическое сочинение, которое называется «Евангелие от Фомы». Отдельный вопрос, кем написано это Евангелие. Известный христианский средневековый авторитет Кирилл Иерусалимский (315–386) назвал Евангелие от Фомы одним из ключевых манихейских текстов. Он утверждал, что автором данного евангелия является один из учеников самого основоположника манихейства — выдающегося древнеперсидского художника и поэта Мани (216–273).

Таким образом, одна только отсылка к апостолу Фоме, безусловно, вызывала богатейшие отклики и в рассматриваемую нами эпоху, и до нее, и впоследствии.

Но если бы всё сводилось к легенде о пресвитере Иоанне, то монголо-христианская тема и тамплиерская ветвь на разветвленном древе этой темы не заслуживали бы того внимания, которого они на самом деле заслуживают. Но в том-то и дело, что разведка Ватикана, впечатлившись легендой о пресвитере Иоанне, не перепевала на разные лады эту тему, а сообщала вполне конкретные и очень важные данные.

(Продолжение следует.)