Судьба гуманизма в XXI столетии

В какие бы глубины времени мы ни погружались, нас всегда будет интересовать Запад как реально существующий мир, по отношению к которому нам надо как-то определяться. Ведь и российские западники, и российские антизападники должны так или иначе отстраиваться от того Запада, который одни считают благим, а другие — вредоносным.

Но что такое этот самый Запад? В большинстве случаев на этот вопрос не отвечают ни российские западники, ни российские антизападники, иногда именуемые почвенниками. Если бы и те, и другие не осуществляли свои идеологические построения, отстраиваясь от этого самого Запада, можно было бы не заниматься его тонкой структурой. Но ведь они отстраиваются от Запада, правда же? И потому в каком-то смысле фундаментально зависимы от Запада даже в случае, если они его отвергают так, как это делали и делают наши антизападники/почвенники.

Да и можно ли говорить о серьезных антизападниках/почвенниках, которые отрицали бы Запад в полной мере, не были бы зависимы, причем глубоко, от западной философии, немецкой в первую очередь?

Начинаешь изучать какого-нибудь нашего достаточно глубокого антизападника/ почвенника и возникает некая оторопь: а зачем, собственно, это всё читать, если речь явно идет о заимствованиях — чаще всего, у немецкого идеалистического философа Шеллинга? Ну, а если не у Шеллинга, то у кого-нибудь еще. Например, у Гегеля. Предел оригинальности наших почвенников/антизападников — комбинирование отдельных положений Шеллинга и Гегеля.

Ну, а наши так называемые неоевразийцы — те просто компиляторы. Они бесконечно переписывают те или иные западные трактаты. И не стесняются при этом именовать себя авторами таких-то и таких-то сочинений, являющихся почти дословными переводами тех или иных книг западных авторов.

И в этом смысле наши западники находятся, увы, в неизмеримо более выгодном положении, чем их оппоненты. Потому что их заимствования, прошу прощения, легитимны. Они заимствуют у своих учителей, у тех, кому они поклоняются, на кого ориентируются во всем. А вот когда антизападник/почвенник выступает в роли такого же или даже большего компилятора тех или иных западных сочинений, то легитимность отсутствует. Потому что слишком уж это начинает напоминать знаменитый анекдот советского периода. Женщина пишет письмо в партком: «Мой муж — негодяй, верните мне мужа!»

В этом смысле западник — это «женщина», которая пишет другое письмо в «партком»: «У меня замечательный муж, верните мне его!» Такое западническое послание не содержит в себе фундаментального противоречия. Потому что тут речь идет о возвращении себе утерянного блага. А вот зачем возвращать себе утерянное зло? Согласитесь, это большой вопрос.

И всё же это еще не главный вопрос. Главным, повторяю, является вопрос о смысле того, от чего вы хотите отстраиваться. И тут в виде поясняющей простой и краткой притчи может быть задействован (что я уже делал неоднократно) не советский анекдот, а очень известные в советское время строки из песни Высоцкого, в которых желающий сделаться антисемитом (в нашем случае — антизападником) герой решил перед тем, как вступить на эту стезю, узнать, кто такие семиты (в нашем случае — Запад). А это, между прочим, узнать непросто.

Во-первых, потому что Запад неоднороден.

Во-вторых, потому что он претерпевает во времени очень сложную эволюцию. Причем максимальная скорость этой эволюции наблюдается именно в настоящий момент.

И, в-третьих, потому что ни один мир, то бишь очень крупная и длящаяся в истории макросоциальная общность, иногда ошибочно именуемая цивилизацией, не обнажает свое ядро. И уж тем более не выкладывает вам все коды этого ядра по принципу — бери себе на здоровье.

Ядро такой макросоциальной общности, как Запад, имеющей тысячелетнюю историю, невероятно сложно устроенной, претендующей на мировое господство, конечно же, спрятано от очень и очень многих. Не только от чужих, но и от большинства обитателей этого мира.

Вступив после присоединения Крыма в новую стадию отношений с Западом, Россия по очень многим причинам обязана заняться ядром своего теперешнего фундаментального антагониста, частью которого она, Россия (или, по крайней мере, элита ее), очень рассчитывала стать в течение предыдущих десятилетий.

В очередной раз оговариваю всё это потому, что достаточно развернутые исследования отдельных слагаемых наидревнейшей истории человечества легко принять за нечто самодостаточное. Мол, надоело автору обсуждать актуальную внутреннюю и внешнюю политику и он решил уподобиться поэту, сказавшему: «Давно, усталый раб, замыслил я побег». Если не сразу туда, куда поэт побег замышляет, то хотя бы — в благородную наидревнейшую историю. Поверь, читатель, никакого такого побега я не замыслил. А если бы замыслил, то честно в этом признался бы уже в первых строках данного сочинения.

Но нет, я исследую Запад с прикладными целями, под прикладным углом зрения. И сколько бы я при этом ни занимался богиней Нейт или кем-то еще, окончательная прикладная цель более или менее зримо присутствует на каждом этапе этих моих изысканий.

Недаром я достаточно часто цитирую Томаса Манна. Потому что он очевидным образом является и гениальным писателем, и очень глубоким мыслителем, и серьезным авторитетом, без отсылок к которому трудно обсуждать вопросы, с давних пор невесть зачем скомпрометированные людьми, обсуждавшими их явно недоброкачественно.

Вот начинаешь ты обсуждать, к примеру, вопрос о масонстве... Тебе сразу же говорят: «Знаем, знаем, по проторенной дорожке идете! Наиболее дикие и вульгарные представители вашего любимого патриотизма уже все уши прожужжали по поводу этих самых жидомасонов. Наиболее громко об этом орут те, кто в этом вообще ничего не понимает и никогда ни с одним документом о масонстве не ознакомился. Один из таких псевдоспециалистов вас лично к масонству причислил. А за полным неимением каких-либо аргументов заявил, что вы — масон самопосвященный. Что это такое, он, правда, не объяснил... Но он же, ха-ха-ха, патриот, а эта братия никогда ничего не объясняет».

Все эти выпады, парализующие попытки обсудить ряд острых тем, включая масонство, осуществляются постоянно, со ссылкой на тех или иных заполошных псевдопатриотов, вопящих о масонском мировом заговоре. И возникает твердое ощущение, что эти заполошные псевдопатриоты для того и заполошничают по чьему-то заданию, чтобы серьезные темы серьезно обсуждать было невозможно.

Но Томас Манн их обсуждает. И его никак нельзя причислить к разряду наших заполошных псевдопатриотов, увлеченных поисками врагов человечества по известному принципу. Раз у рояля крышка черная, то это враги человечества, а если клавиши у рояля черные и белые, то надо спросить, из чего они сделаны. А узнав, что они сделаны из слоновой кости, обвинить врагов человечества в убийстве благородных слонов.

Прятаться от обсуждения серьезных тем, включая тему масонства, ссылаясь на то, что эту тему уже обсуждали идиотским образом псевдопатриоты, занятые поисками врагов человечества, — это недостойное занятие. Так можно было парировать обсуждения подобных тем в начале так называемой перестройки. Прошла уже четверть века. Этот метод компрометации обсуждения серьезных тем уже не работает, а нового метода наши либералы-западники, пытающиеся выдать всех патриотов за дикарей, изобрести не сумели.

Кроме того, достаточно многие, ваш покорный слуга в том числе, успели за эту четверть века познакомиться с западными элитами. И говорить о том, что то или иное масонство не имеет никакого отношения к устройству нынешней западной элиты вообще и элиты США в первую очередь, — просто смешно. Другое дело, что это масонство разнообразно, что наряду с масонскими элитами есть на Западе и элиты антимасонские (и именно это описал Томас Манн, воспроизводя подробно споры Сеттембрини и Нафты). И что сводить к масонству всё устройство современной западной элиты так же смешно, как и игнорировать роль масонства в устройстве западного элитного мира.

Впрочем, меня тут интересует не масонство как таковое, а роль тех или иных крайне древних смыслов в западной идентичности как таковой, притом что обсуждать эту идентичность, как я убежден, имеет смысл, только если удается вывести обсуждение на круг вопросов, касающихся самой что ни на есть современности.

Ровно так же я отношусь и к обсуждению алхимии. А также — всех остальных «высоких материй», далеких от современности. Начав обсуждать такого рода материи, я исхожу из следующего.

Роль Древнего Рима и Древней Греции в западной идентичности не вызывает никаких сомнений. Ибо и христианство, даже раннее, не может существовать без диалога с Древним Римом и Древней Грецией. Да, высшие христианские авторитеты могут и поносить великих античных язычников, и интерпретировать их по-новому. Но они не могут обойтись хотя бы без Платона и Аристотеля.

Потом наступает Средневековье, которое еще прочнее сопрягается с Древним Римом и Древней Грецией. А уж о Возрождении и говорить не приходится. Проводником у Данте, как, надеюсь, все помнят, является подробно обсужденный нами Вергилий. И это лишь крупица той античной смысловой лавы, которая буквально залила западный мир в эпоху Возрождения.

Затем количество смысловой античной лавы в общей смысловой западной субстанции только нарастало.

А затем количество перешло в качество. И осуществил этот переход, как я убежден, именно Гёте в «Фаусте».

После чего началось формирование Запада как именно фаустианского. О чем сказал не только философ Освальд Шпенглер, но и многие другие. Тот же Карл Густав Юнг, о котором я уже говорил, считал себя и прямым незаконным потомком Гёте, и новой инкарнацией Гёте, и прямым продолжателем фаустианской традиции. Но ведь не только он!

Итак, мы еще раз убедились, что сопряжение Древней Греции, Древнего Рима и постантичного Запада — очень и очень прочное. В сущности, мы об этом уже не раз говорили. Но характер проводимого исследования требует, чтобы после каждого очередного погружения на ту или иную глубину мы всё это обсуждали снова и снова. И всё более вдумчиво.

Необходимость этого нового обсуждения на данном этапе определяется тем, что влияние Древнего Египта на Запад вообще и современный Запад в частности не так очевидно, как влияние античности на этот же Запад.

И тут надо обсуждать различные влияния на Запад Древнего Египта, а также иных не греко-римских древностей. Налицо несколько типов такого влияния, без выявления которых трудно доказать наличие в западной идентичности сильного древнеегипетского слагаемого.

Тип № 1 — это влияние опосредованное. Таковое предполагает, что Древний Египет сначала влияет на Древний Рим и Древнюю Грецию. А уже потом они влияют на постантичный Запад, передавая ему некий древнеегипетский компонент.

Тип № 2 — это масонское влияние. Как говорят в таких случаях, не к ночи будь помянуто.

Потому что масонство пытается и всегда будет пытаться подчеркивать свою древность. И в каком-то смысле, возможно, она и существует. Но по-настоящему масонство стало важным в эпоху кризиса Средневековья и в эпоху Нового времени. Именно тогда формировались закрытые структуры, которые уже не могли довольствоваться отсылками к любой, даже совсем закрытой греко-римской античности.

Потому что всё античное было задействовано на предыдущем этапе. А без адресации к древним тайнам закрытые структуры не складываются. И нужны были такие древние тайны, которые были бы древнее и загадочнее греко-римских древностей. Такими тайнами были тайны египетские. Они стали особенно привлекательными для Запада после египетского похода Наполеона. Затем началась массовая расшифровка огромного количества древнеегипетских текстов. В результате возникло то, что можно назвать вторжением огромного количества древнеегипетской смысловой лавы в западный мир, страдающий от дефицита смыслов в связи с кризисом христианства. Уже переставшего быть силой, образующей историю. А также силой, которой при наличии внутри нее сильного греко-римского античного компонента достаточно для построения элитных субъектов. До какого-то момента этой силы было достаточно, а потом понадобился Древний Египет.

Тип № 3 — это алхимическое влияние.

Вдумаемся: наиболее интеллектуальная часть христианского западного (и, между прочим, не только западного) монашества занималась алхимией чуть ли не в обязательном порядке. А ведь масонство было по преимуществу всё же не монашеским, а антимонашеским! И оно было (опять же по преимуществу) резко более поздним. Значит, алхимия а) начала влиять на западную элиту гораздо раньше, нежели масонство, б) влияла на более широкий круг элиты, в) включала в этот круг элиту христианского мира. Причем монашеского мира. И это происходило на протяжении многих столетий (по крайней мере, на протяжении большей части Средневековья).

Кто-то, конечно, скажет, что и масонство через пресловутых тамплиеров тоже коренится в Средних веках. Но в этом вопросе непросто отделить истину от спекуляции. А вот то, что все Средние века западная элита наряду с элитой Востока занималась алхимией, — это очевидно. Алхимическое влияние было решающим в том, что касалось формирования западной элиты на протяжении очень многих веков. Это влияние было не так заметно, как влияние греко-римских классиков. Но оно, конечно, было огромным. И, что очень важно в подобного рода случаях, достаточно очевидным. Ведь никто не осмелится сказать, что алхимики не оказывали, причем веками и веками, решающего влияния на формирование тех смыслов, которые обеспечивали элитную идентичность на Западе.

Да, конечно, Пушкин не занимался алхимией — он Вергилия читал и других. Он-то не занимался, а другие — занимались. А гётевский Фауст, равно как и его прототипы? Они и алхимией занимались, и демонологией. И не они же одни.

Между тем, алхимики считали своей родиной не Древний Рим и не Древнюю Грецию, а именно Древний Египет. И это тоже очевидно. Все они заявляли, что их родоначальником является Гермес Трисмегист (Трижды Благословленный), он же — египетский бог Тот. Именно поэтому алхимию называли герметической наукой. Впоследствии герметичным стало и масонство. Почему закрытые структуры называются герметическими? Потому что алхимики запечатывали свои сосуды печатью с изображением Гермеса. Живший в X в. арабский алхимик аль-Надим утверждал, правда, что родоначальник алхимии Гермес Великий был родом из Вавилона и поселился в Египте. Но это только подтверждает, что вместе с алхимией в западную, да и ту же арабскую идентичность ворвались не античные, а иные древности: египетская, вавилонская и так далее.

Мы уже обсуждали, что алхимии, согласно Книге Бытия и Книге Пророка Еноха, ангелы научили земных женщин, с которыми вступили в брак. И что алхимическое искусство было изложено в некоей книге «Хема» (некоторые считают, что отсюда образовалось слово «химия»). Если же от преданий, повествующих о разного рода метафизических тонкостях, переходить к чему-то более очевидному, то неизбежно приходится обсуждать Александрию вообще и Александрийскую академию в частности.

Александрия была основана Александром Македонским в 332 г. до н. э. Но она ведь не на пустом месте была основана! В ту далекую эпоху на пустом месте ничего основать было невозможно. Находясь в Дельте Нила, причем в западной части этой Дельты, Александрия, бурно разрастаясь (а разрасталась она действительно бурно), впитывала в себя все древнеегипетские традиции. Александрия очень быстро стала чуть ли не главным торговым и культурным центром античного Средиземноморья. Ее особому интеллектуальному значению существенно содействовало то, что Птолемей Сотер, один из диадохов Александра Македонского, став царем Египта, основал Александрийскую академию и Александрийскую библиотеку.

Александрия стала своеобразным плавильным смысловым котлом. Древнеегипетские и древнегреческие (а также древнеримские) смыслы, попадая в этот котел, обогащали друг друга. В александрийском котле очень быстро стали сплавляться так называемая натурфилософия Древней Греции и храмовая натурфилософия Древнего Египта.

Натурфилософией именуют философию природы. В разных странах и культурах натурфилософия формировалась по-разному. Но формировалась она везде. Потому что понимание природы — как рациональное, так и иное — было одной из важнейших задач для человека. И конечно же, в древнейшие времена это понимание природы не могло быть оторвано от богов, особо связанных и с этой самой природой и со всем, что касается ее понимания.

В Древнем Египте таким богом был Тот. Храмовая натурфилософия Древнего Египта была теснейшим образом связана с этим богом и его храмами. А также с его жрецами. Древние греки (как и древние римляне), всегда проводили параллели между своими и чужими богами. Какую именно параллель надо проводить, коль дело касается бога Тота, было для древних греков и римлян очевидно. Параллель надо было проводить с древнегреческим богом Гермесом (он же — древнеримский Меркурий).

В какой степени название «химия» (то бишь алхимия) имеет своим истоком Кем или Хем, то есть название Древнего Египта, установить трудно. Есть авторитетные специалисты, которые на этом настаивают. Но то, что алхимия именовалась древнеегипетским искусством, не вызывает сомнений. Взяв что-то у древнегреческих натурфилософов, египтяне, формируя алхимию, предложили в качестве своего вклада всё, связанное с богом Тотом — богом Луны, мудрости, счета и письма, богом времени и так далее.

Древние греки, повторяю, легко проводили параллели между чужими и своими богами. Причем зачастую они это делали достаточно произвольным образом. Но параллель между Тотом и Гермесом является очень основательной.

Ворвавшись сначала в алхимию, а потом в масонство, Древний Египет стал очень важным слагаемым в западной идентичности вообще и, в первую очередь, — в элитной западной идентичности. Обсуждение этого слагаемого нельзя осуществить без обращения ко всему, что касается бога Тота. Заверив читателя в том, что это не означает, что мы распрощались с Нейт, я перехожу к такому обсуждению, избежать которого невозможно.

Даже с точки зрения уже сложившегося жанра данного исследования (и уж тем более с точки зрения существа дела), надо, обсуждая тему бога Тота в ее сопряжении со всем тем, что уже описано выше, дать вначале слово Томасу Манну.

Один из героев «Волшебной горы», масон Сеттембрини, обвиняет своего оппонента, иезуита Нафту, в том, что тот издевается «над любовью к литературной форме, хотя без такой любви никакая человечность немыслима и невозможна».

Далее он настаивает на том, что аристократичность в лучшем смысле этого слова «выражается в признании за формой, независимо от содержания, определенной самостоятельной ценности». Что такое признание «это наследие греко-римской культуры, которое гуманисты, uomini letterati, вернули романским странам». И что, по сути, речь идет о том, что «является источником всякого дальнейшего осмысленного идеализма, в том числе и политического». И что именно на этой основе «возвышенная духом молодежь» будет делать выбор «между литературой и варварством».

Томас Манн, именуя не без иронии Сеттембрини именно гуманистом (при том, что его герой Ганс Касторп в этом в высшей степени не уверен), пишет: «Гуманист объявил себя воином и защитником гения литературы, прославлял историю письменности с той поры, когда человек, чтобы придать своим мыслям и чувствам долговечность памятника, впервые врезал в камень иероглифы. Он говорил о боге Тоте, который был для египтян тем же__, что Гермес Трисмегист для эллинов, и почитался как изобретатель письменности, покровитель библиотек и вдохновитель всех духовных связей. Он как бы преклонял колени перед этим Трисмегистом, гуманистическим Гермесом, <...> которому человечество обязано высшим даром литературного слова...»

Возражая Сеттембрини, Нафта утверждает, что «господин Сеттембрини немножко приврал и сделал образ Тота-Трисмегиста уж очень прилизанным.

А ведь на самом деле это скорее обезьянье, лунное божество, повелитель душ, павиан с полумесяцем на голове; как и Гермес, он прежде всего бог смерти и бог мертвых, владыка и вожатый человеческой души, которые для более поздней античности стал архичародеем, а для каббалистического средневековья — отцом герметической алхимии».

В данном случае, конечно же, Нафта прав. Другое дело, что, на первый взгляд, Сеттембрини совершенно не обязательно было так подставляться и переходить от восхваления духа литературы к восхвалению бога Тота. Но то, что на первый взгляд кажется не обязательным, на самом деле вытекает из невозможности оторвать масонство Сеттембрини от его герметических корней, переплетающихся с корнями алхимическими. А где алхимия, там бог Тот, он же — Гермес Трисмегист. Вот как внедряется в западную идентичность и подчиняет ее себе Древний Египет, действуя как опосредованно, так и напрямую.

И тут самое время перейти от манновских размышлений по поводу Древнего Египта и бога Тота к конкретным историческим и религиоведческим сведениям.

Гермополь — это очень древний город, расположенный в Среднем Египте. Он известен с додинастических времен. Его египетское название — Хемену. Гермополь — это греческое название, означающее «город Гермеса». Гермополь действительно является с наидревнейших времен местом почитания бога Тота.

Египетское название Гермополя образовано от слова Хмун, что означает «восемь». В Гермополе поклонялись восьмерке местных богов, по-гречески — «огдоаде». Восьмерка гермопольских богов состоит, как уже оговаривалось ранее, из четырех пар, в каждой из которых — бог и богиня, при этом бог изображается с головой лягушки, а богиня — с головой змеи.

Ранее читателю также сообщалось, что эти боги и богини очень абстрактны. В самом деле, первая пара (Нун и Наунет) — это протоокеан, из которого всё возникает. Вторая пара (Хух и Хаухет) еще более абстрактна, ибо она символизирует бесконечность пространства. Третья пара (Кук и Каукет) символизирует мрак. А четвертая пара (Амон и Амунет) — невидимое.

Согласно гермопольской теогонии и космогонии, из первобытного океана вначале появился первозданный холм. Причем появился он не где-то, а буквально в Гермополе. Потом на холме вырос чудесный лотос. Из этого лотоса родился бог-ребенок с пальцем у рта. Он-то и породил других богов и людей, а также всё остальное.

По другой космогоническо-теогонической версии, в Гермополе всё началось не с первозданного холма, а с первояйца, тоже появившегося в Гермополе. Из этого первояйца произошло всё остальное.

Миф о рождении чего-то из яйца имеет массу модификаций. Одна из них — рождение самого бога Ра из золотого яйца, которое снес гусь по имени Великий Гоготун.

Другая модификация мифа о рождении из яйца гласит, что бог Тот, приняв обличье ибиса, снес яйцо, из которого потом родились боги. Имея массу оснований для того, чтобы запараллеливать Тота и Гермеса, древние греки постоянно наталкивались на одно обстоятельство, проблематизировавшее эту параллель. Дело в том, что Тот был очень явно именно богом мудрости. А в Древней Греции богиней мудрости столь же явно была Афина. Эта маленькая неувязка, никоим образом не опровергающая параллели между Тотом и Гермесом, потребует от нас отдельного обсуждения. Поскольку для нас тема Афины-Нейт имеет ключевое значение. И мы отнюдь не завершили обсуждение этой темы. Но сейчас — о Тоте.

Установлено, что гермопольское жречество (то есть жречество бога Тота) соперничало с жречеством гелиопольским. Что знаменитый Эхнатон опирался в своем создании всеобъемлющего культа единственного бога Атона на гелиопольский культ бога Атума. И что враждебное Эхнатону фиванское жречество с его культом бога Амона опиралось на гермопольское жречество.

Таким образом, всё, что замыкается на культ бога Амона (а значит, и на конфликт с Эхнатоном), имеет в качестве своего основания культ бога Тота. И это понятно. Потому что Тот — это, конечно, лунное божество. А эхнатоновский культ Атона, равно как и гелиопольский культ Атума ставит во главу угла Солнце, а не Луну. Что не могло не повлечь за собой самые разные последствия. Потому что Луна — это действительно и ночь, и мрак, и царство мертвых, и в каком-то смысле альтернатива Солнцу.

Видимо, культ бога Тота пришел в Гермополь из Дельты. Тот часто изображается с головой ибиса. А ибис — это знак 15-го нижнеегипетского нома. Да и вообще это очевидный знак Дельты.

Что же касается изображения Тота в виде павиана, то это связано с тем, что в Гермополе существовал очень ранний культ бога-павиана Хецура. И придя в Гермополь, Тот как бы залез в шкуру гермопольского божества.

Есть мифы, согласно которым Тот возник из головы Сета после того, как Сет по ошибке проглотил семя Гора. Известный египтолог Боннэ дает следующую трактовку этого мифа: посредством силы бога света из Сета (силы тьмы) вырывается диск полной Луны.

В различное время Тота называли языком или сердцем бога Ра. Но это уже более позднее определение, в котором всё должно быть частью Ра. Лунный характер бога Тота предопределяет то, что этот бог (что для нас очень важно) является хозяином времени. Связь Тота, как и Гермеса, с заботой о судьбе умерших тоже достаточно очевидна.

Являясь богом луны, бог Тот был, конечно же, и главным астрономическим божеством. Потому что вся древняя астрономия базировалась на наблюдениях за фазами Луны. А где астрономия — там и астрология. А где астрология — там и магия.

Ну, а теперь — главное. Вопрос о семье бога Тота, как и о семье любого другого бога, конечно же, не может быть решен однозначно. Иногда женой бога Тота называют богиню письма Сешат, иногда — богиню истины Маат. Но самые древние сведения о матери бога Тота, датированные эпохой Рамзесов, гласят, что матерью бога Тота являлась богиня Нейт. И тут тема тотовской мудрости и тема мудрости Афины начинают причудливо переплетаться. Тот — мудрость. Афина — мудрость. Тот — сын Нейт. Афина — это Нейт...

Выходит, не зря мы обратили особое внимание и на параллель между Афиной и Нейт, и на саму эту Нейт как носительницу особо важного для нашего исследования метафизического и идентификационного содержания.

(Продолжение следует)