Судьба гуманизма в XXI столетии

В древнем шумерском эпосе «О Гильгамеше» мы кое-что узнаем о Лилит. То есть, конечно же, мы гораздо больше можем узнать о ней из более поздних источников. Но всегда важнее всего установить начало той или иной истории, которое можно применительно к тому, что мы исследуем, назвать также истоком фундаментального мифа.

Принято считать, что у мифа как бы и нет истока, ибо в самом слове «исток» содержится что-то от движения. То есть от того, чего миф должен быть лишен. Исток — это уже история. Ведь если что-то откуда-то (из какого-то истока), так сказать, вытекает, то оно куда-то течет, во что-то впадает и так далее. В этом есть подвижность, направленность, она же — историческая динамика. А в мифе этого как бы не должно быть. Миф должен быть неподвижен, неизменен, как камень. Самое большее, что может с ним произойти — его могут разрушить или подразрушить воды времен, подобно тому, что обычная вода делает с обычным камнем. Не зря ведь сказано, что «капля камень точит», то есть подвергает его частичным изменениям, всегда носящим характер ухудшения, придания первоначальному объекту той или иной ущербности.

В отличие от мифа, который, как и камень, могут только точить, то есть ухудшать, воды времени, то, что обладает истоком, может меняться качественно, причем не обязательно в сторону всё большего и большего повреждения.

Итак, казалось бы, если мы обсуждаем миф о Лилит, почему-то весьма впечатливший оккультных нацистов, то мы должны обсуждать нечто неизменное и не говорить об истоках. Если же мы обсуждаем истоки, то тем самым мы уходим от мифа о Лилит и начинаем разрабатывать историю некоего сказания о Лилит, которое, в отличие от мифа, может быть подвергнуто со временем содержательной, а не разрушительной трансформации.

По-видимому, мы изучаем не миф и не сказание, а метамиф. То есть что-то достаточно универсальное, кросс-культурное, кросс-конфессиональное. А метамиф может обладать изменчивостью более сложной, чем та, которую мы уже обсудили, назвав ее воздействием капли на камень. Долго блуждая в поисках того, что может выводить нас на предельно возможную древность, причем такую древность, которая не будет привязана к какому-то одному региону, мы, наконец, добрались до метамифа о Лилит. Почему он так возбуждал оккультных нацистов, понятно. Лилит ненавистна иудеям, а оккультным нацистам любо всё, что ненавистно этим их лютым врагам. И пусть иудеям ненавистен семитский золотой телец. Если он ненавистен иудеям, то он хорош для оккультных нацистов. А если для иудеев (то есть поклонников Бога Яхве, он же Иегова) очень плоха Лилит, то она тоже должна восхваляться оккультными нацистами по тому же принципу: «Враг моего фундаментального врага — мой друг».

Я уже сформулировал выше свою гипотезу, согласно которой оккультный нацизм Германа Вирта (то есть Аненербе, то есть Черного ордена СС) ориентирован именно на такой принцип. И что этот нацизм готов заключать магические соглашения (коль он оккультный, то других соглашений в принципе быть не может) и с семитами, и с кем угодно еще. Что возможны и даже высоко вероятны магические соглашения этого самого оккультного, то есть эзотерического, нацизма с определенными магиями матриархата. Это притом, что экзотеризм будет всячески восхвалять мужское начало и принижать женское. Впрочем, почему я говорю о некоей возможности? В случае Германа Вирта (а это важнейшая, ключевая фигура) речь идет не о неких возможностях и не о неких проблематичных построениях, которые я выше назвал гипотезами, а о неопровержимом факте. Кому поклоняется Герман Вирт? Он поклоняется Богиням матриархата, прямо называет их «Белые Матери». Столь же прямо говорится о том, что это и есть Матери из «Фауста», и что нацистские оккультисты ищут «дорогу к божественным Матерям». То есть ту дорогу, которую прошел гетевский Фауст, понукаемый и поддерживаемый Мефистофелем.

Но сейчас я хотел бы не отвлекаться даже на такие важнейшие вопросы, как названный выше «Путь к Матерям», названные выше «Белые Матушки» и так далее. Мы начали обсуждать лилитопоклонство Черного ордена — будем продолжать эту тему. И установим прежде всего, что метамиф о Лилит появился не внутри иудаизма (где он был существенным образом трансформирован). В самом деле, если бы он появился внутри иудаизма, он бы не был метамифом. Но он появился у истоков человеческой городской культуры, не имевшей никакой прямой связи с иудаизмом, предшествовавшей иудаизму, преодолевавшейся иудаизмом и так далее. Я имею в виду культуру Древнего Шумера. Ну куда уж древнее Шумера, правда? Если мы не хотим Атлантиды и прочего, если мы хотим оставаться в рамках исторически освоенного и достоверного, то древнее Шумера некуда.

И величайший шумерский эпос — это уже названный мною выше эпос «О Гильгамеше». Оригинальные таблицы, с которых были сняты копии, дошедшие до современности, относятся к периоду Исина и Ларсы (1950–1700 гг. до н. э.). Это так называемый Старовавилонский период, датируемый XX–XVI вв. до н. э.

В принципе Старовавилонскому периоду предшествует еще несколько периодов, более древних. Древнейший из них — это период Гавры (конец IV — начало III тысячелетия до н. э.). Данный период назван по месту, расположенному в Ираке, в верхнем течении реки Тигр. В этом месте были проведены раскопки, обнаружившие храмы, мощеные улицы, погребения в гробницах с керамическими и каменными сосудами, каменными и золотыми украшениями.

Следующий период — Урукский. В древнейшем городе шумеров, расположенном в Южном Ираке, существовал полулегендарный царь Энмеркар. Он якобы правил в начале XXVII века до н. э., принадлежал к Первой династии Урука, именуется тем, кто построил Урук, называется то царем, то верховным жрецом, видимо, является одной из ярчайших — подлинных или легендарных — фигур раннего Шумера. До нас дошло несколько эпических песен, особо информативной является «Поэма Эн-Меркар и верховный жрец Араты». Об Энмеркаре говорится также в так называемом Царском списке, одном из древнейших документов обсуждаемой нами эпохи. Впрочем, мы не хотим обсуждать подробно Энмеркара. Мы просто, заявив о том, что ищем истоки, хотим добраться до совсем уж ранних истоков. И найти в них место тем документам, которые потом собираемся процитировать.

Итак, Урукский период маркирует имя Энмеркара. Есть еще важные имена? Да, есть. Этот же период маркирует имя Лугальбанда, принадлежавшего всё к той же первой династии Урука. Лугальбанд — соратник Энмеркара по его великим подвигам. Он, по легенде, сначала был пастухом, а потом взошел на престол. Уже к 2400 г. до н. э. Лугальбанд был объявлен божеством и нашел свое место в шумерском пантеоне.

Лишь вкратце перечисляя имена, маркирующие один из интересующих нас периодов, мы доходим до имени Гильгамеша.

Гильгамеш тоже принадлежал к царям Первой династии Урука. Гильгамеш — это аккадское имя. Его шумерский вариант — «Бильга-мес». Есть много поэм о Гильгамеше и его подвигах. Речь идет о поэмах, написанных не только на шумерском языке, но и на языках всех наиболее крупных народов Западной Азии. Гильгамеш, согласно имеющемуся эпическому материалу, добился независимости города Урук в 2675 г. до н. э. Он воевал с различными правителями городов, не желавших подчиняться Уруку. В эпосе о Гильгамеше — несколько эпических песен. Этот эпос не менее ярок и глубок, нежели древнегреческие великие эпические поэмы. Но мы здесь не можем на нем останавливаться подробно. Мы только устанавливаем, что деятельность Гильгамеша относится к III тысячелетию до н. э. А поэмы по поводу этой деятельности слагались в течение очень долгого времени после того, как Гильгамеш, не найдя лекарства от смерти (а точнее — потеряв его благодаря проискам некоей змеи), отправился в мир иной.

Следующий период шумерской истории именуется Джемдет-Насрским периодом (или периодом Урук-III). Джемдет-Наср расопложен на территории иракской провинции Бабиль к северо-востоку от древних городов Вавилона и Киш. Находки археологов говорят о высокой культуре того периода. Ее точная датировка является предметом спора специалистов. Многие говорят о том, что Джемдет-Наср весь укладывается в качестве периода в XXX век до н. э. Однако поскольку датировки, повторяю, носят слегка эластичный характер, есть основания для того, чтобы размещать Джемдет-Насрский период после Урукского периода. Впрочем, оттого, что они поменяются местами, немногое изменится вообще. А для нас — так никаких изменений такая трансформация не породит.

Следующий период — Ниневия V. Этот период называют переходным периодом в процессе урбанизации Северной Месопотамии. Он соответствует Раннединастическому периоду в Южной Месопотамии.

Раннединастический период — это XXVIII–XXIV вв. до н. э. Период разделяется на несколько этапов. Но мы их обсуждать не будем.

Аккадским называется период с XXIV по XXII вв. до н. э. Это период, когда начались многочисленные завоевания и Аккад превратился в очень крупную державу, простирающуюся от Средиземного моря до Персидского залива. Продержавшись несколько веков, держава рухнула, и следом за Аккадским периодом начался период Третьей династии Ура.

В этот период царской династии, правившей в шумерском городе Уре (читатель, наверное, помнит, что праотец Авраам был странником, покинувшим этот самый Ур), была объединена на шумерской, а не аккадской основе вся Месопотамия. Иногда этот период называют шумерским ренессансом. Он длился с 2112 по 2003 г. до н. э. Несмотря на господство в этот период шумерского языкового, культурного и политического начала, этот период может быть назван еще и периодом шумеро-аккадского синтеза.

В этот период контроль над территорией получают семитские переселенцы с севера, древние ассирийцы, говорившие на северном диалекте аккадского языка. Никакой Ассирии к этому моменту не было. Но поскольку контроль действительно перешел к древнеассирийским группам, то в истории укоренилось такое название. Считается, что этот период длится (вновь подчеркнем, что все датировки столь древних периодов эластичны) с начала XX в. до н. э. по XVI в. до н. э.

Такое название данного периода правомочно для северной части месопотамского региона. Для южной части этого региона практически тот же период (ориентировочно с 2003 по 1595 г до н. э.) называется Старовавилонским.

Как раз внутри этого Старовавилонского большого периода и находится тот малый период Исина и Ларсы, к которому относятся некие таблички с интересующими нас фрагментами эпоса о Гильгамеше. Это не значит, что сам эпос относится к этому периоду. Так называемые таблички Исина и Ларсы, по копиям которых был прочитан интересующий нас текст, сами являлись копиями. Причем считается, что оригинал, с которого сняты все эти копии и копии копий — очень древний. Насколько древний — об этом спорят. Но несомненно, что текст, который был переведен на английский крупнейшим шумерологом Сэмюэлем Н. Крамэром (1897–1990), написавшим к этому тексту аннотации, — находится в одном из последних из известных нам истоков мировой культуры древнейших городов. Еще более древние города — Чатал-Гуюк и Иерихон — я сознательно вывожу за скобки, ибо о мировой культуре здесь можно говорить с определенной мерой условности. А вот в рассматриваемом нами случае — нет. Ибо текст, кусок которого я сейчас процитирую, принадлежит к сокровищницам наидревнейшей мировой культуры. Вот он, этот текст:

«После того, как были разделены небо и земля и сотворено человечество, после того, как Ану, Энлиль и Эрешкигаль (шумерские боги — неба, земли и подземного мира — С.К.) овладели небом, землей и загробным миром, после того, как Энки изготовил лодку для путешествий по загробному миру, а море всё убывало и утекало к ужасу его; в тот день дерево хулупу, которое росло на берегу Ефрата и питалось его водами (принято считать это дерево липой — С.К.), было вырвано с корнем южным ветром и унесено водами Ефрата. Богиня, которая гуляла вдоль берега, подхватила плывущее дерево и по завету Ану и Энлиля принесла его в сад Инанны (центральное женское божество в шумерской мифологии, порою более важное, чем перечисленные выше боги — С.К.) в Уруке.

Инанна взяла это дерево заботливо и бережно, ибо она надеялась сделать трон или кровать из его древесины. Прошло десять лет, дерево созрело. Но она (Инанна — С.К.) тем временем обнаружила, что ее надеждам не суждено было осуществиться, потому что за то время, пока дерево лежало, дракон сумел свить гнездо в его основании, а птица зу приподняла вершину дерева так, чтобы демон Лилит обустроила себе жилище там в середине. Как только Гильгамеш узнал о бедственном положении Инанны, то сразу же поспешил спасать ее (сама Инанна спасти себя не могла — С.К.). Он взял свой тяжелый щит и убил дракона своим огромным бронзовым топором весом в семь талантов и семь мин. Птица зу тут же улетела в горы вместе со своими птенцами, а до смерти напуганная Лилит сорвала свое убежище и убежала куда глаза глядят».

Крамэр — блестящий переводчик с шумерского. Его работа называется «Гильгамеш и дерево хулуппу». Она вышла в 1938 году. Крамэр переводит как «Лилит» шумерское слово «Ки-сикил-лил-ла-кэ», что означает, согласно его переводу, «девица Лилит». В тексте эту девицу называют «девицей, которая постоянно стонет» и «радостью для сердца каждого». Еще эту Лилит в шумерском эпосе называют «Ки-сикил-уд-да-кар-ра» («девица, которая украла свет и прячет его»).

Французский исследователь Ш. Ф. Жан (1874–1955) в своей работе «Грех в религиях Вавилона и Ассирии» (J. F. Jean: Lepeche chez Us Bayloniens et Assyriens. Paris, 1925) приводит следующий древнеаккадский текст об этом самом грехе, связанном с демоном под названием «Ардат Лили» (она же — Лилит):

Он тот, на ком Ардат Лили остановила свой взгляд, Мужчина, которого Ардат Лили бросила на землю, Ардату, которая на мужчин бросает иначе, чем на женщин, Ардату, которая не открылась мужчине, Ардату, которая отказалась снять свои одежды перед мужем.

Доктор Зигмунд Хевайц, написавший книгу, которая называется «Книга Лилит», — был членом «внутреннего круга» цюрихской школы Карла Юнга. Его непосредственным учителем был сам Карл Юнг. Можно давать разные оценки фигуре Юнга (лично я считаю эту фигуру одновременно и зловещей, и наиболее незаурядной в череде выдающихся учеников Зигмунда Фрейда), но отрицать компетентность Юнга в вопросах демонологии не может никто.

Хевайц был в течение многих лет и личным стоматологом Юнга, и одним из ближайших друзей, пациентов и учеников Юнга. Следует подчеркнуть, что Юнг не пускал в свой «внутренний круг» людей, которые не обладали высочайшей культурной, психологической и иной компетенцией. Юнг был тверд в оценках: «Будь ты сто раз важнейшим стоматологом, но я тебя во внутренний круг не приму, если ты не соответствуешь определенным критериям, в том числе и критерию компетентности».

Сферой компетентности Хевайца был мистицизм вообще и демонизм в частности. Ранняя его работа называлась «Архетипические мотивы в хасидском мистицизме». В зрелый и поздний периоды Хевайц был вместе со своей женой Лени редактором собрания сочинений Юнга.

В отличие от Юнга, умершего в 1961 году, Хевайц дожил до конца ХХ века (умер в 1994 году). И вплоть до своей кончины вел психоаналитическую практику.

Как и все члены внутреннего круга Юнга, Хевайц, приступая к разработке той или иной демонологической темы, изучал всю имеющуюся литературу, причем литературу научного характера. Одним из тех знатоков демонологии, с которыми Зигмунд Хевайц плотно взаимодействовал, был знаменитый Гершом Шолем (1897–1982). Шолем — блестящий специалист по иудейскому мистицизму, да и по мистицизму вообще. Он является одним из наиболее несомненных научных авторитетов в данной области.

Шолем редактировал книгу Хевайца, он был другом и соратником Хевайца. А такие люди, как Шолем, никогда не прикасаются к работам сомнительного характера, авторы которых не обладают искомой компетенцией. Да они и не дружат с людьми, которые такой компетенцией не обладают.

Представители школы Юнга — такие, как Хевайц — это исследователи с бульдожьей хваткой. Начав исследовать определенную тему, они прорабатывают весь материал. Хевайц проработал не только работы Гершома Шолема, он проработал всю культурную традицию, а она почти необозрима. Но он проработал и традиции совсем другие, достаточно редкие — астролого-астрономические в том числе. Да-да, именно астролого-астрономические, ибо представители внутреннего круга школы Юнга обязательно должны были знакомиться, изучая предмет, и с химией, и с алхимией, и с психологией, и с магией, и с астрономией, и с астрологией. Это было неотменяемое правило данной школы, обязательное для ее внутреннего круга.

Хевайц, занимаясь темой Лилит, прорабатывает нетривиальные астрономические суждения. Я не буду здесь обсуждать, насколько эти суждения правомочны с астрономической точки зрения. Для меня это абсолютно неважно. А вот то, как эти суждения соотносятся с определенными нацистскими оккультными построениями (такими, как разобранное выше Черное солнце), мне представляется весьма и весьма существенным. Итак, Хевайц говорит о том, что для астрологов Лилит может быть проинтерпретирована как некая черная луна (la lune noir). И что якобы некоторые астрономы считают, что такая черная луна действительно существует в качестве второго спутника Земли, который называется Лилит.

Повторяю, совершенно неважно, есть ли этот второй спутник. Важно то, что Черная луна определенным образом соотносится и с божествами различных культов (тут очень важно, что различных), и с некими астролого-астрономическими представлениями о некоей темной материи.

Подчеркиваю еще и еще раз, я не считаю авторов, входящих во внутренний круг Юнга, носителями истины вообще и тем более истины в последней инстанции. Я считаю Юнга исследователем, очень близким к нацизму, причем именно к тому оккультному нацизму, который ушел в тень после 1945 года, оставшись если не безнаказанным, то наказанным очень мало и избирательно. Но это не значит, что можно отрицать наличие в весьма ошибочных и зловещих идеях Юнга и глубины, и компетентности, и оригинальности. По мне, так это было бы просто смешно и означало бы нежелание принять вызов оккультного нацизма. При том, что именно этот вызов в качестве темной новой тени нависает над человечеством. Не было бы этого, я бы не писал такое исследование.

Всё то же самое можно сказать и о другом, уже обсуждавшемся нами, друге и соратнике Юнга, весьма продвинутом румынском культурологе Мирче Элиаде. Сейчас настало время обратиться к его работе «Под тенью лилии». Речь идет о сборнике художественных произведений Элиаде, так что, казалось бы, никаких научно-идеологических претензий к этому сборнику предъявить невозможно. Я и не собираюсь этого делать. Я только обращаю внимание читателя на то, что в этом сборнике, выпущенном на русском языке издательством «Энигма» в 1996 году, помимо предисловия, написанного неким С. Александреску, есть еще и послесловие, написанное Ю. Стефановым. В сущности, меня это послесловие интересует больше, чем сборник художественных произведений Элиаде. Я не поклонник художественного таланта Элиаде. И я действительно твердо убежден, что к художественным произведениям тонких идеолого-метафизических претензий быть в принципе не должно. Ибо такие претензии отменяют право на вымысел. Другое дело — послесловие Стефанова.

Ю. Стефанов, наш соотечественник и современник, родившийся в Орле в 1939 году, — это не только очень компетентный поэт, прозаик, переводчик, искусствовед. Это еще и эзотерик определенного толка. И вряд ли сам Ю. Стефанов будет отрицать, что является эзотериком сугубо гностического толка, более того — искателем неких гностических истин. В своих исканиях Ю. Стефанов очень разборчив. Это не расхожие конспирологи, стремящиеся делать ту или иную карьеру и готовые из карьеристских соображений обнаруживать благие начала в тех или иных наших спецведомствах, меняя оценку этих спецведомств сообразно текущей конъюнктуре и штатному расписанию. Ю. Стефанов так размениваться не будет. Он посвятил жизнь определенным вещам, он ценит свой жизненный путь и природу своих исканий. И в том, что касается этих исканий, он один из самых компетентных людей. Другое дело, насколько мне чужды ценности, вплетенные в эту компетентность. Но компетентность и серьезность я могу оценить.

В послесловии к сборнику Мирчи Элиаде Ю. Стефанов пишет: «Кристина (героиня сугубо художественного произведения М. Элиаде «Девица Кристина» — С.К.) — это ночная, хтоническая ипостась всё той же Великой Богини, ипостась, которую в Древней Греции звали Гекатой, в Индии Кали-Дургой, в талмудических писаниях Лилит, первой женой Адама. Если Шакти в своем благом обличии — матерь всего сущего, «корень бытия», покровительница жизни и плодородия, то Лилит — олицетворение мертвящей, бесплодной похоти, способной порождать лишь призрачное и нечистое подобие жизни. «Из семени, пролитого впустую, — гласит трактат великого каббалиста Исаака Лурии «О круговращении душ», — Лилит и Нахема творят тела демонов, духов и лемуров». Лилит-Кристина — это черная часть символов «инь-янь», поправшая светлую и возомнившая себя владетельницей мира; это, как уже говорилось, Луна, ушедшая глубоко вниз, во мрак преисподней (то есть Черная луна Хевайца, Юнга и Шолема — С.К.)».

Мы уже убедились, что Лилит существует не только в талмудических и каббалистических писаниях, что она древнее этих писаний, и это очень существенно. Потому что какие-то оккультные нацистские идеологи скажут: «Да это иудеи с их заморочками демонизировали свободный секс, женщин и многое другое, а мы всё это раскрепощаем, освобождаем от иудейско-христианских надругательств над жизнью».

Иудейская клевета на Лилит? Полно вам! Шумеры тоже на нее клеветали? Но главное — Стефанов выстраивает, причем совершенно правильно и компетентно, тот ряд богинь, внутри которого занимает место Лилит. Это именно Геката, то есть темное до предела женское колдовское божество. Это именно Кали-Дурга, то есть опять же не женское начало как таковое и даже не матриархальное начало вообще, а определенное темное, женско-матриархальное начало, наличие которого никак не компрометирует ни женственность в целом, ни матриархат как таковой. Потому что есть два матриархата и две великие женственности. Лилит относится ко второй из них — темной, людоедской, до предела человеконенавистнической и свирепой.

В этом же ряду, как я уже говорил, Геката и Кали. И в этом же ряду Нейт, Танит и то, что мы обсуждали. Так что же, нацистский оккультизм поклонялся этому — далеко не арийскому и не мужскому, как это обещалось профанам — зловеще-женскому единому началу, находящемуся где-то в истоках зарождения человечности, а точнее, античеловечности? Ведь выходит, что так, не правда ли?

(Продолжение следует.)