Судьба гуманизма в XXI столетии

Самофракия — это маленький остров в Эгейском море, в центре которого находится лесистая гора Фенгари, высота которой 1649 метров. Остров находится вблизи проливов, соединяющих Черное и Средиземное моря, и относительно недалеко как от Малой Азии вообще, так и от Трои в частности. Площадь острова — 178 квадратных километров, его длина — примерно 17 км, а ширина — примерно 10 км. То есть это совсем небольшой остров с богатой растительностью, богатым животным миром и достаточным количеством пресной воды (последнее характерно далеко не для всех подобных греческих островов).

Бывают такие небольшие острова, способные сильно влиять на судьбы больших регионов и даже всего человечества. Не будем сравнивать Самофракию и Британские острова, но если соотнести влияние Британских островов в XIX веке с их размером, то обнаружится, что речь идет о маленьких, хотя и несопоставимо больших, чем Самофракия, островах, имеющих огромное влияние на территориях, в колоссальное число раз превышающих по своей площади сами эти острова.

Но Самофракия, в отличие от Британских островов, Японии, даже того же Крита, в минойскую эпоху сильно влиявшего на то, что происходило на огромных территориях, никогда политически ни на что не влияла. Она влияла на очень многое — но не политически, а метафизически. Именно на Самофракии жрецы творили так называемые мистерии кабиров, которые приковывали к себе внимание античности. Да и в последующие периоды внимание к этим мистериям, как ни странно, сохранялось.

Вольтер (1694–1778) считается одним из величайших философов-просветителей. По мне, так гениальность этого философа, а также поэта, прозаика, сатирика, историка, трагика, публициста — сильно преувеличена. Но то, что я собираюсь обсудить, находится за рамками моих личных представлений о масштабе творческой личности Вольтера. Раздула ли эпоха, в которую жил Вольтер, масштаб этой личности или нет (до сих пор не могу понять, как те, кто читал его сочинения, могут отрицать, что эпоха этот масштаб раздула), в любом случае Вольтер — это символ Нового времени. Это «фигура № 1» для этого самого Нового времени (оно же — Modernity или «эпоха Модерн»). И это символ вольнодумия, то есть отказа от домодернистских религиозных мировоззрений, которые эпоха Модерн осудила как предрассудки.

Кто такой вольтерианец конца XVIII — начала XIX века? Это человек, лишенный религиозной зашоренности, да и политической зашоренности тоже. Человек, ориентирующийся не на предания и традиции, а на разум и политическую рациональность. Один из парадоксов российского вольтерьянства в том, что главной вольтерьянкой была аж сама Екатерина Великая. На парадокс этот указывал Алексей Константинович Толстой в своем стихотворении «История государства Российского от Гостомысла до Тимашева», написанном в 1868 году, разбирая последовательно русских царей, при которых, мол, всё было, а порядка не было. Дойдя до Екатерины, А. К. Толстой пишет о загадочности отсутствия этого самого порядка:

Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.

Madame, при вас на диво
Порядок расцветет, —
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот...

Речь идет о переписке Екатерины с Вольтером и Дидро, которая действительно имела место. И странным образом сочеталась с далеко не вольтерьянскими, достаточно тираническими замашками самой Екатерины (на что, кстати, тоже указывает А. К. Толстой).

Но что там Екатерина! Ее предшественница Елизавета, еще менее, чем Екатерина, склонная зачислять себя в вольтерьянки, потребовала, чтобы Вольтер, а не Ломоносов писал биографию Петра Великого, которого она боготворила. А Ломоносову было поручено собирать материал для Вольтера. Посредником был Шувалов, передававший Вольтеру материалы, так сказать, обезличенными. Вольтер эти материалы, в том числе размышления Ломоносова об Антеноре, разносил, что называется, в пух и прах. Кто такой Ломоносов и кто такой Вольтер? Перечитайте сейчас внимательно сочинения одного и другого. И станет ясно, что Ломоносов — фигура намного более крупная, чем Вольтер. Но европейская мода восславила Вольтера, так называемая русская элита преклонилась перед этой модой... Всё, что в данном случае я хочу оговорить этими своими рассуждениями, — масштаб фигуры Вольтера в смысле его почитаемости современниками и потомками и явную ориентацию Вольтера не на религиозные предания, а на нечто прямо противоположное.

И на тебе! — этот враг преданий и друг рациональности пишет в своем «Философском словаре»: «Я спрашиваю, кто были эти жрецы, эти священные масоны, которые праздновали мистерии Самофракии, и откуда пришли они и их боги кабиры».

Вольтер не походя говорит о Самофракии и кабирах. Он подробно обсуждает эту тему. Он пишет о богах кабирах, о жрецах этих богов, о тех, кто эту тему исследовал. Он апеллирует к древним авторам, таким как финикиец Санхуниатон из Бейрута. На этого Санхуниатона ссылались церковные историки.

Казалось бы, античность давно позади. Вольтер фактически полностью отвергает все эпохи преданий, в том числе и эпоху античности. Вольтер фактически разрывает с религиозностью, причем не только христианской, но и любой. Но почему-то его ужасно интересует Самофракия как центр определенного жречества, как центр так называемых кабирских мистерий.

Вдумаемся: человечество входит в Новое время, отряхивая со своих ног прах предшествующей религиозности, а его великие умы, его знаковые фигуры мучительно размышляют о самофракийских кабирских мистериях. Вот вынь им и положь разгадку этих бесконечно загадочных мистерий! Странно, не правда ли?

И честно говоря, если бы не было таких странностей, то можно было бы отдать исследование самофракийских мистерий на откуп специалистам соответствующего профиля и заниматься ими в рамках истории религий, а не в рамках историософии будущего. Но подобных странностей много. Ладно, Вольтер... А Гёте? Ведь каждому, кто внимательно читал вторую часть «Фауста» (а это главное произведение Гёте), понятно, чем интересуется этот великий ум, великий законодатель великой просветительской моды. Он не олимпийской Грецией интересуется, этот Гёте. С точки зрения содержания второй части «Фауста» можно сказать, что «олимпийство» для Гёте — исчезающе малый объект конкретного литературного интереса.

А вот разные странные силы — это интересно. Хоть вам Матери, хоть вам всякие существа наподобие тех же кабиров, пусть и с другими названиями.

И если этот интерес тянется хотя бы по линии Вольтер–Гёте–Юнг, то обсуждение такой линии нельзя считать уделом узких специалистов. Они ее и не смогут обсуждать. Она слишком туманна и широка для того, чтобы обсуждаться такими специалистами.

Между тем подобная линия не может существовать в гордом одиночестве. Она должна сплетаться с другими линиями. Как теми, которые тянутся из древности, так и иными. Ну хорошо, Вергилий — гениальный поэт определенной эпохи, друг римского императора Августа и, так сказать, оформитель его дум о судьбах Римской империи. И Вергилий в силу этого приплетает к Римской империи Энея, род Дарданов и всё прочее. Тут еще можно усмотреть хоть какую-то политическую конъюнктуру своего времени.

Но Гомер-то — это другое. Мы живем не в XIX веке и понимаем, что Гомер — это творческий гений, а не имя собирательное, под которым выступает огромное число разнородных и разнокачественных сочинителей: это уже доказано. И вот этот гений, фигура еще более масштабная, чем Вергилий, этот эталон для Вергилия, чью приверженность конъюнктуре тоже не следует преувеличивать, на свой лад восхваляет Энея и род Дарданов. Причем из текста великой «Илиады» очевидно, что Гомер этот род не любит, по крайней мере, любит гораздо меньше, чем род Приама и Гектора. Или род Ахилла. Но ведь Гомер воспевает, восхваляет Дарданов род. Зачем?

Вдумаемся: Рима еще нет и в помине. Нет и не может быть политического заказа на восхваление некоего альтернативного Греции римского рода с великой историей. Не может Дарданов род выступать в эпоху Гомера в этой роли, но его всё равно восхваляют. Почему?

В своем исследовании я долгое время шел по следу (написал фразу и вдруг понял, что «исследование» — это и есть «хождение по следу») так называемого КОВЦ, кочующего очага высокой цивилизации. И читатель мог меня обвинить в том, что, долго идя по этому следу, я потом этот след бросил. Но я такие следы никогда не бросаю. Потому что если бросать такие следы, то и исследования подобного рода вести незачем. Мне просто нужно, чтобы в исследовании многое сошлось. Чтобы стало ясно, что по какому следу ни идешь, а приходишь примерно в одну точку.

И что можно сказать, что все следы, как КОВЦ, так и другие, — ведут к роду Дарданову. Причем к роду Дарданову как к некоей самостоятельной внутритроянской группе, а не как к троянскому монолиту, которого, как мы уже убедились, просто не существует.

Надо же было убедиться, что этого монолита не существует, не правда ли? И надо было убедиться, что проблема троянской множественности имеет не сугубо историко-религиозный характер. Только тогда можно задаться вопросом: а какую потаенную религиозность несет в себе этот самый род Дарданов, он же — КОВЦ? Потому что если речь идет только о том, что ты можешь сказать про некий КОВЦ — то стоит ли копья ломать, то бишь исследование проводить? Или ты скажи тогда, что КОВЦ — это Атлантида, или не морочь голову читателю. Ну так вот. Только сильно погружаясь в тему и убедившись за счет такого погружения в настоящей несомненности особой роли рода Дарданова, несводимости этого рода к троянскому монолиту, в отсутствии такого монолита, — можно задаться вопросом о содержании рода Дарданова, то бишь о содержании КОВЦ.

А когда начинаешь задаваться этим вопросом, то и «Фауст» Гёте вообще, и его вторая часть, и отсылки в этой части к разным персонажам типа Эрихто, и психоаналитические рассуждения Нойманна, и разного рода перетекания религиозных эзотерических наследств из одной религиозной экзотерики в другую — всё вдруг находит свое место. И ты, уже отчаявшись получить ответ на вопрос о судьбе гуманизма, начинаешь его действительно получать. И никогда бы мы не получили такого ответа или даже не подошли бы к чему-то, содержащему в себе надежду на возможность получения такого ответа, если бы, двигаясь по следу КОВЦ, не перешли бы, например, на как бы лишний в этом исследовании, а на деле — очень нужный для его результативности русский древнейший след. Он же — след рода Антенорова. Потому что, будучи важным сам по себе, этот след является еще и доказательством немонолитности троянства и возможности сочетания в нем очень разных, а возможно, и противоположных начал.

Теперь я начинаю сопрягать блоки проведенного мною исследования. Причем такие блоки, которые казались несопрягаемыми. Подобные сопряжения, во-первых, всегда говорят о том, что исследование подходит к концу. И, во-вторых, требуют повторения пройденного. Читатель помнит, что в начале исследования я приводил ему слова Геродота из его «Истории»: «Эти и еще много других обычаев, о которых я также упомяну, эллины заимствовали у египтян. Напротив, обычай изображать Гермеса с напряженным членом эллины восприняли не от египтян, а от пеласгов. Первым эллинским племенем, перенявшим этот обычай, были афиняне, а от них переняли уже все остальные. Ведь в то время, когда афиняне уже считались эллинами, пеласги поселились в Аттической земле, почему с тех пор и население Аттики также стало считаться эллинским. Всякий, кто посвящен в тайное служение Кабиров, совершаемое на Самофракии и заимствованное от пеласгов, тот поймет меня. Ведь Самофракию прежде населяли те пеласги, которые впоследствии поселились среди афинян, и от них-то самофракийцы переняли эти таинства. Итак, афиняне первыми из эллинов стали делать изображение Гермеса с прямо стоящим членом и научились этому от пеласгов. А у пеласгов было об этом некое священное сказание, которое открывается в Самофракийских мистериях».

Я тогда приводил это высказывание только для того, чтобы поднять пеласгическую, аркадийскую тему, а значит, и тему КОВЦ. С помощью таких сведений обсуждать содержание КОВЦ невозможно, потому что не может этим содержанием быть состояние полового органа бога Гермеса. Да, Геродот говорит и о таинстве кабиров, и о Самофракии. Но он же ничего не раскрывает. А значит, содержание КОВЦ остается тайной за семью печатями. Сейчас я напоминаю о Самофракии и о всем прочем, потому что пора заняться самой тайной.

Что еще говорит о Самофракии и кабирах Геродот в той же «Истории», обсуждая, например, деяния персидского царя Камбиса, ставшего в 525 году до н. э. еще и фараоном Египта и поклонявшегося, в том числе, и богине Нейт?

Вот что он говорит: «Во время своего пребывания в Мемфисе он (Камбис — С.К.) велел открыть древние гробницы царей и осматривал мумии покойников. <...> Вступил Камбис также и в святилище Кабиров, куда не дозволено входить никому, кроме жреца. Кумиры этих богов после поругания он приказал сжечь. Эти кумиры похожи на изображение Гефеста. Они, как говорят, — сыновья Гефеста».

Тут вопрос не в том, чьими сыновьями являются кабиры, а в том, что, будучи главной для Самофракии, тема кабиров не замыкается только на этом священном острове.

Обсуждая приведенные выше слова Геродота, Страбон нечто уточняет. И вот что именно:

«Более всего кабиры пользовались почитанием как раз на Имбросе и Лемносе, но их чтили также в отдельных городах Троянской области. Их имена, впрочем, сохраняются в тайне. Геродот упоминает о существовании храмов кабиров, как и Гефеста, в Мемфисе; Камбис, однако, по его словам, разрушил их. Места почитания этих демонов необитаемы: Корибантий в Гамакситии, в области, теперь принадлежащей александрийцам, вблизи Сминфия, и Корибисса в области Скепсиса около реки Евреента и селения того же имени, а также около потока Эфалоента. По словам Деметрия Скепсийского, представляется вероятной тождественность куретов и корибантов; их считали молодыми людьми или юношами, которых приглашали для военной пляски на праздниках Матери богов, а также «корибантами» оттого, что они на плясовой манер «ходили, бодаясь головой». Гомер называет их искусными плясунами:

Но пригласите сюда плясунов феакийских искусных. (Одиссея. VIII, 250)

Так как корибанты были плясунами и подверженными исступлению, то мы называем бешено вертящихся людей «корибантствующими».

А вот что говорит Павсаний в своем «Описании Эллады»:

«Если отсюда пройти дальше стадиев двадцать пять [в Фивах], то встретится роща Деметры Кабирии и Коры. Войти в нее можно только посвященным в таинства. От этой рощи стадиях в семи находится храм Кабиров. Кто такие Кабиры и какие таинства и обряды совершаются в честь их и Деметры — пусть простят мне люди, любящие слушать такие рассказы, если всё это я пройду молчанием. 6. Но ничто не мешает мне рассказать во всеобщее сведение, какое начало, по словам фиванцев, было этим таинствам. Говорят, что некогда на этом месте был город и жители его назывались кабирами.

К одному из кабиров, Прометею, и Этнею, сыну Прометея, явилась Деметра и поручила нечто их хранению. Что было поручено им и что с ним случилось, я не считаю возможным об этом писать; во всяком случае таинства были даром Деметры кабирам. При походе Эпигонов на Фивы и после их взятия аргивяне выгнали кабиров из их места, и на некоторое время прекратились таинства».

Итак, Деметра-Кабирия... Поставим галочку на полях и двинемся дальше. Кстати, мне всегда казалось, что великий фильм Федерико Феллини «Ночи Кабирии», вышедший на экран в 1957 году, содержал в себе не только пронзительное обычное жизненное содержание, но и нечто большее. И что имя «Кабирия» не было случайным. Это еще один случай — пусть и мельчайший — того, как линии тянутся из бездн прошлого в современность. Не придавая этому случаю никакого особого значения и оговорив его в виде заметки на полях, я возвращаюсь к Павсанию.

Сообщив о том, когда и при каких условиях таинства кабиров были возобновлены, Павсаний сообщает также о степени могущества обсуждаемых им кабиров:

«Гнева и мщения Кабиров людям избежать невозможно. Те таинства и обряды, которые совершаются в Фивах, некоторые дерзнули совершать в том же виде и в Навпакте; их в скором времени постигла законная кара. Те воины, которые вместе с Мардонием были оставлены из войска Ксеркса в Беотии, идя в храм Кабиров, может быть, в надежде на большие богатства, а скорее, как мне кажется, вследствие своего презрения к (чужой) религии, тотчас же сошли с ума и погибли, одни из них бросились в море, а другие — с вершины утесов. Когда после своей победы Александр предал огню Фивы и всю их область, то некоторые из македонян вошли в Кабирион (святилище Кабиров), считая себя вправе всё делать как во вражеской земле, но были тотчас же убиты небесным громом и молнией. Столь неприкосновенным является это святилище с древнейших времен».

Перехожу от древних авторов к более современным.

Вальтер Буркерт (1931–2015) — выдающийся немецкий эллинист, специалист по древнегреческой религии, лауреат множества иностранных премий, создатель научной школы, член многих авторитетных академий и научных обществ. Вот что он пишет о кабирах и Самофракии: «С кабирами и самофракийскими богами к тайне мистерий добавляется загадочность негреческого, догреческого, которое, впрочем, уже дало о себе знать в анданийской традиции, связанной с Кавконом».

Поскольку автор затрагивает достаточно малоизвестную тему, то мне придется дать тут необходимое разъяснение. Кавконы — это очень интересный догреческий автохтонный народ (для нас очень важно, что автохтонный), населявший Западную Анатолию и оттуда двинувшийся в западную часть греческого архипелага, в том числе и в Аркадию. О кавконах сказано в «Илиаде» как в песне X, так и в песне XX.

В песне X сказано о том, как выстроены ряды союзников Трои.

К морю кариян ряды и стрельцов криволуких пеонов,
Там же лелегов дружины, кавконов и славных пеласгов...

А в песне XX говорится о том, как Посейдон закинул Энея, спасая его от Ахилла, в ряды кавконов.

Быстро Эней перепрянул, рукой божества устремленный.
Он долетел до пределов кипящего битвою поля,
Где ополченья кавконов готовились двинуться в сечу.

В «Одиссее» Афина говорит мудрому старцу Нестору, одному из важнейших участников Троянской войны, о том, что ей надо «завтра ж с зарею пойти к народу отважных кавконов».

Павсаний в своем «Описании Эллады» упоминает некоего, скорее всего всё же мифического, Кавкона, предка афинского клана Ликомидов, великого знатока религиозных обычаев и таинств.

Таковы кавконы. Что же касается анданийской традиции, с ними связанной, то речь идет о древнегреческом городе Андания, который был одно время столицей Мессении, являвшейся для Гомера царством легендарного старца Нестора и потерявший независимость в результате войн со Спартой. Андания, видимо, имела политическое влияние еще тогда, когда в Мессении решающую роль играли загадочные лелеги, видимо, столь же догреческие, как и кавконы. И столь же, как и кавконы или пеласги, попадающие под определение «догреческий субстрат», находящийся на греческой территории.

Этот очень важный для нас доиндоевропейский субстрат (анатолийский, пеласгический, минойский и иной) начал поглощаться греками с эпохи микенской цивилизации. И видимо, с этой же эпохи (а возможно, и несколько позже) Андания перестала иметь решающее политическое влияние, как перестал его иметь Элевсин, передав все политические функции Афинам. Но также, как и Элевсин, Андания со временем не теряла, а приобретала жреческое влияние, сохраняя, по-видимому, при этом свои древнейшие корни. И являясь средоточием неких таинств, близких к тем, которые мы обсуждаем.

Сообщив эти сведения, я могу продолжить цитирование Вальтера Буркерта. Он явно связывает кабиров с догреческим субстратом, сообщает о том, что они упоминались Эсхилом в связи с аргонавтами, говорит о культе Деметры Кабирии, который мы уже обсуждали, о кабировском «винопитии». И далее констатирует, что «по меньшей мере один этап таинства мистерии, судя по всему, проходил в резком контрасте с обычным укладом и общественными нормами и переживался как возврат к примитивному состоянию».

Далее автор сообщает, что скорее всего слово «кабир» имеет какое-то отношение к первочеловеку, а значит, и к допотопному человеку. К сожалению, пишет автор, «о самих ритуалах почти ничего не известно. <...> Имя «кабиры», возможно, семитского происхождения, но может быть, и хеттского, так что нельзя однозначно сказать, к какому языку оно восходит. Жителей Самофракии греки называли «пеласгами», кроме того, связывали с троянцами, но, возможно лишь для того, чтобы противопоставить их грекам как «негреков» или «антигреков». <...> Посвящение происходило ночью. Особая таинственность самофракийских богов проявлялась в том, что у них или вообще не было имени, или оно держалось в строжайшей тайне. Посвятительные надписи в святилищах адресованы просто «богам», theoi. То, что эти боги были «кабиры», часто утверждали со времен Геродота, но хорошо осведомленные люди возражали. <...> Великую богиню из Самофракии можно также отождествить с Матерью. Характерные для Кибелы изображения можно видеть на самофракийских монетах. Кроме того, засвидетельствованы культы Афродиты и Гекаты».

Сообщив нам эти ценные сведения, автор далее возвращает нас к теме рода Дарданова:

«Владычицей Самофракии была дочь титана Атланта Электра. <...> Она родила Зевсу Дардана, Ээтиона и Гармонию. <...> Ээтиона отождествляли с Иасионом, который сошелся с Деметрой и был убит молнией Зевса. <...> Был и другой вариант мифа, по которому Дардан будто бы убил своего брата. Так или иначе, Дардан покинул священный остров на плоту, согласно большинству источников из-за потопа — причалил у Иды, <...> и сразу же учредил культ Идейской матери».

Всё это, читатель, всё в большей и большей степени подводит нас к тому, что можно назвать «настоящим и по-настоящему масштабным религиозным содержанием — если не всего КОВЦ, то по крайней мере такой его важной части, как род Дарданов».

(Продолжение следует.)