Судьба гуманизма в XXI столетии

Основатель янсенизма — знаменитый голландский католический епископ Корнелиус Янсен (1585–1638). Он много занимался проблемой свободы воли и божественной благодати. Янсен — ревностный сторонник так называемого строгого августианства. Представители этого направления склонны противопоставлять Платона Аристотелю, критиковать Аристотеля и настаивать на том, что человек не может спастись собственными силами, а благодать даруется ему не за заслуги, а в силу непостижимой воли Божией.

Августинианцы ориентируются прежде всего на Платона и неоплатонизм и очень скептически относятся к Аристотелю. Они фактически ставят знак равенства между тремя способностями души (памятью, разумом и волей) и тремя лицами Святой Троицы. Они считают веру предпосылкой любого знания, а главным инструментом познания считают умозрительную интуицию, предполагающую слияние в акте познания собственно работы человеческого ума и озарения свыше. Строгие августинианцы склонны также предельно пренебрежительно относиться к телу как таковому и считать, что душа пользуется телом только как своим орудием.

И наконец, строгие августинианцы очень сильно сдвигают всё, что касается доктрины о человеческом спасении, в сторону так называемого предопределения. Строгие августинианцы сильно повлияли на протестантскую реформацию, но и не только на нее. На этот самый как бы католический, а не протестантский, янсенизм — тоже.

В 1640 году, то есть уже после смерти Корнелия Янсена, была опубликована его книга об августинианстве, в которой Янсен обвинил сторонников Аристотеля в пелагианской ереси. Согласно пелагианской ереси (Пелагий — западный богослов, кельт по происхождению, живший в V в. н.э.), первородный грех не влияет на человеческую природу. И человек не ограничен в свободе воли. Он, несмотря на этот самый грех, по-прежнему способен выбирать добро и зло без помощи Бога.

Пелагий утверждал, что поскольку человеческая воля свободна, то человек, совершающий грех, является не жертвой, а преступником. Который может быть прощен на определенных основаниях. В 418 году император Гонорий объявил о том, что против пелагианцев будут применяться все те обычные меры, которые применяются против основателей и приверженцев новой ереси. Одновременно папа римский объявил об осуждении пелагианства. Но гонение на пелагианцев не было особенно жестким.

Ряд итальянских епископов встали на сторону Пелагия и обвинили Августина и его последователей в том, что они склоняются к манихейству.

Такова старая история. Она вновь всплыла на поверхность в связи с янсенизмом, который стал яростно отстаивать строгое августинианство, упрекая тех, кто такое августинианство не принимает, в том, что они сторонники пелагианской ереси. Казалось бы, история должна повториться. Августинианцы вообще и строгие в особенности должны были быть обласканы папой, а пелагианцы — осуждены. Но не тут-то было! На этот раз на янсенизм ополчились иезуиты. С их подачи папа Урбан VIII запретил чтение книги Янсена в 1642 году, то есть через два года после ее напечатания. А в 1653 году папа Иннокентий Х осудил янсенизм как ересь.

Вместо того чтобы посыпать голову пеплом и смириться с принятыми решениями, французские янсенисты перешли в атаку. Они организовали янсенистскую общину в монастыре Пор-Рояль. В эту общину, ставшую оплотом антииезуитских католических сил, вошли блестящие умы своего времени, в том числе и знаменитый Блез Паскаль. Члены общины противопос­тавляли окружающему, уже достаточно испорченному католическому миру свою нравственную набожную жизнь. Они занимались физическим трудом, возделывали землю, преподавали в школе и полемизировали с иезуитами. Великий французский драматург Жан Батист Расин написал «Историю Пор-Ройяля». Сестра Блеза Паскаля Жаклин Паскаль, выдающаяся французская поэтесса и религиозный деятель, стала монахиней монастыря Пор-Рояль. После этого Блез Паскаль начинает навещать сестру, занятую воспитанием детей в янсенистских школах.

Этот величайший физик и математик испытал, по его признанию, мистическое озарение свыше в ночь с 23 на 24 ноября 1654 года, «от десяти с половиной часов вечера до половины первого ночи». Придя в себя, Паскаль переписал мысли, набросанные на черновике во время озарения, на кусок пергамента. И этот кусок зашил в подкладку своей одежды. Биографы назовут этот пергамент с мыслями, возникшими во время озарения свыше, «мемориалом» или «амулетом Паскаля». В мемориале Паскаль зафиксировал открывшееся ему во время глубокого озарения противоречие между наукой и верой, философией и теологией. Паскаль после этого совершенно прекращает занятия наукой как греховной и переселяется в Пор-Рояль. Его поклонники беспокоились по поводу такого переселения, потому что здоровье Паскаля было достаточно слабым, а в монастыре условия были достаточно суровыми. Однако Паскаль чувствует значительное улучшение здоровья, переживает духовный подъем и становится яростным защитником янсенизма.

В качестве такового он атакует иезуитов, осуждавших янсенизм. Его письма, в которых иезуиты предстают в неприглядном виде, публикуются в 1656–1657 гг. Паскаль рискует попасть в Бастилию. Он вынужден скрываться, жить под чужим именем, меняя места проживания.

Вольтер написал: «Делались попытки самыми разными способами показать иезуитов отвратительными. Паскаль сделал больше — он показал их смешными».

В 1652 году Паскаль замыслил написание фундаментального труда «Апология христианской религии». С середины 1658 года Паскаль начинает делать отдельные записи, которые впоследствии должны превратиться в связный текст. Вскоре он заболевает. Причем так, что не может даже диктовать. Но до этого он успевает написать тысячи отдельных фрагментов. Они объединены в книгу «Мысли о религии и других предметах», которая позже будет названа просто «Мысли».

Что же, собственно говоря, может иметься в виду под янсенистским уклоном в доктрине новых правых, которая является, как мы убедились, одним из интеллектуальных продуктов, произведенных сообществом элитных штрассерианских неонацистов и их последователей?

Прежде всего, конечно, речь идет о несвободе, предопределении, ограничении возможностей разума. И так ли важно, кто ограничивает подобным образом возможности разума? Их может ограничивать гениальный Паскаль, обладающий сверхмощным разумом и разочаровавшийся в его возможностях в связи с полученным мистическим опытом. Их может ограничивать обычный янсенистский священник. Тут важно само это ограничение — как возможностей разума, так и меры человеческой свободы.

А если вспомнить, что Розенберг в какой-то степени ориентированный на штрассерианство, как и Геббельс, вел непрерывную полемику с иезуитами по поводу Гёте, то полемика янсенистов и иезуитов приобретает некий дополнительный политический обертон. Ведь Розенберг защищает от иезуитов Иммануила Канта, который тоже немало сделал для компрометации всемогущества разума, и великого Гёте. Розенберг пишет: «То, что писатели римской церкви в Мартине Лютере видят позорное пятно Германии, «свинью Эпикура», «подлого вероотступника» или называют его и вовсе «грязной свиньей», «растлителем монахинь» и «свиным рылом», ввиду обстоятельств церковной борьбы уйдет в прошлое; ужасно то, что приходится констатировать, что вплоть до нашего времени ведущие церковные писатели и сейчас занимаются очернением Гёте. Ведущий иезуит Векслер неистовствует против языческой безбожной литературы, рекомендованной в качестве национального образования, и против так называемых великих классиков. Общество Иисуса возмущается по поводу мнения о том, что нет образования без знания Гёте и Шиллера».

Далее Розенберг обращает внимание на то, что для иезуитов Гёте — это а) язычество, причем достаточно специфическое и б) апологетика природной силы, неизбежно порождающая некий национализм, который иезуиты не приемлют, который они считают злейшим врагом общества, чумным духом, бесславным достижением Нового времени, величайшей ересью, тем, что должно быть сломлено католицизмом.

Совершенно не обязательно вставать на позицию иезуитов, оппонируя Розенбергу. Мне кажется, что намного разумнее признать наличие у чудовища по фамилии Розенберг некоего интуитивного потенциала, позволяющего этому чудовищу тянуться к злу и этим злом восхищаться. А главное — улавливать это зло своими датчиками, настроенными именно на регистрацию этого, желанного для Розенберга и отвратительного для нас, «запаха», исходящего от средоточия зла.

Нужно признать и то, что иезуиты не дураки. И что-то могут улавливать. Они понимали и понимают, что янсенизм достаточно быстро выводит христианское вероучение за определенные рамки, превращая его в лучшем случае в определенный вариант протестантизма, а в худшем случае — в гностицизм того или иного розлива.

Вкратце обсудив янсенизм как некий довесок к одному из краеугольных принципов новых правых, обратим внимание и на другие принципы.

«Биогуманизм», этот первый из заявленных принципов, основан на отрицании любой историко-культурной обусловленности человека и на подчеркивании именно биологической обусловленности данного существа. Эта биологическая обусловленность опирается на крайние формы социал-дарвинизма и на определенным образом трактуемые данные, полученные генетиками, этологами — словом всеми, чьи разработки можно, извратив их настоящее содержание, использовать для демонтажа всего того, что можно именовать человеческой свободой. Извращенная подобным образом наука превращается в идеологический инструмент, доказывающий, что развитие и своеобразие народов определяется биологическими качествами. Если это удается, что называется, пропихнуть, то путь к антигуманному фелькишевскому учению о государстве и обществе оказывается открытым. Такое учение надо назвать «биогуманизмом».

Обосновывающие его извращенные научные данные можно назвать западным методом познания и сделать вторым принципом неофашизма. Заметьте, как изящно ведется мошенническая игра. Если Гитлер и его последователи дерзнули напрямую проклясть гуманизм и заявить о себе как о врагах гуманизма, то те, кого мы сейчас обсуждаем, начинают рассуждать о «биогуманизме». При этом понятно, что «биогуманизм» гуманизмом быть не может. Тут или-или. Или гуманизм — или био-.

Гуманизм отстаивает отличие человека от природы, его свободу от природного фатума. А био- — это подчиненность природному фатуму. Он же — дух Земли у Гёте. И вот в новых условиях, когда посягнуть на гуманизм открыто уже не хватает дерзости, такое посягательство оформляют в качестве «биогуманизма». И состыковывают с расовым бредом, для оправдания которого теперь начинают препарировать не только учение Дарвина или Геккеля, но и генетику, этологию и так далее.

Кстати, об этологии. Ее гуманистическое прочтение основано на том, что и в природном пласте того, что именуется жизнью, тоже существует нечто, созвучное оторвавшемуся от природы собственно человеческому началу. Это начало тем самым получает более мощную почву. Нужно обладать глубоко извращенным умом для того, чтобы подобное обнаружение выдать за распространение природного фатума на всю историко-культурную сферу, то есть на всю сферу собственно человечности. То же самое — с генетикой.

А коль скоро совершены две махинации: одна — с превращением антигуманизма в «биогуманизм» и другая — с превращением частичного очеловечивания природы в озверивание всего человеческого, то открывается дорога к третьей. То есть к разговорам о фелькишском новом порядке, каковым является этноплюрализм, о фелькишском национальном социализме, о фелькишском органическом государстве, о солидаризме, который на всем это основан, о европейском и именно европейском новом мировом порядке...

Вот вам и сумма первых четырех принципов. А дальше в игру вступает пятый — освободительный национализм. Что это такое, мы знаем по перестройке. Воистину, он освободил все народы, которые взбесились в результате навязанных им вирусных националистических заболеваний. При том, что вирусы были явным образом взращены и усовершенствованы в лабораториях, созданных теми штрассерианцами, которых мы обсуждаем. В этом, увы, нет никакого преувеличения.

И, напротив, есть зловещие указания на дальнейшее разворачивание определенных тенденций, которые обернутся еще более чудовищными последствиями, нежели те, которые породила приснопамятная перестройка.

Что касается европейского социализма, этого шестого принципа штрассерианства, заменившего гитлеризм, то тут всё понятно. Этноплюралистическая Европа Розенберга, Геббельса, Штрассера и других должна стать усовершенствованным вариантом нацистского Третьего рейха. Вариантом, в котором уже не будет ничего собственно народного, пусть и в его извращенно-нацистском варианте. Четвертый усовершенствованный штрассерианский рейх должен стать рейхом элит, с ухмылкой говорящих о социализме и упивающихся своей специфической этноплюралистичностью. Но и не только ею.

Ведь что такое концепция из шести принципов, которую мы обсуждаем? Это попытка демонтировать и капиталистический, и коммунистический гуманизм. И на его место поставить «биогуманизм» как модель человека, сущность которого определяется только звериными инстинктами, они же — «естественные закономерности». При этом инстинктов несколько.

Это и инстинкт территории, согласно которому человек, как и зверь, должен прирасти к почве, она же — эта самая территория, и не обладать никакой способностью к осмыслению своего существования за рамками подобной инстинктивности.

Это и инстинкт доминирования. Он же — «право на господство способных к оному». При этом равенство осуждается как противоестественное, как то, что подрывает сами основания Жизни.

Неравенство в качестве инстинкта доминирования должно быть противопоставлено любой идеологии, любому догматизму. Теоретики такого противопоставления с глубоким внутренним гоготом сулят человечеству новый ренессанс и освобождение Европы.

В 1981 году штрассерианцы осуществляют попытки возобновления общества «Туле», семинаров «Туле». Эти новые семинары «Туле» пропагандируют право народов на неравенство, согласно которому наиболее смелые народы должны осуществлять свое фелькишеское право на завоевание.

Далее речь, конечно же, идет об инстинкте собственности. Без него, понятное дело, ни тпру, ни ну. Он называется конкретизацией человека в материи, единственным способом обеспечения выживания лучших. И всё это, конечно, надо назвать народным социализмом.

А где все эти инстинкты — там и инстинкт агрессивности, который должен служить защите территорий, образованию сословий и приобретению собственности. Ну кто из сильных мира сего скажет хоть слово против чего-то подобного?

И, наконец, для того чтобы не только сильные, но и слабые мира сего не пикнули, ко всему этому надо добавить стайный инстинкт. И приравнять этот инстинкт к великому чувству народного единения.

Если данных инстинктов не хватит в качестве неких скреп, имеющих явно антидуховный характер, можно добавить еще и инстинкт размножения (в современном варианте — секс) в качестве средства биологической эволюции.

Создатели подобного антигуманистического продукта давно выдвинули лозунг «„биогуманизм“ против техномарксизма». Поставьте вместо слова «биогуманизм» — «антигуманизм». А вместо слова «техномарксизм» — слово «новый гуманизм». И тогда суть игры станет понятной. Или, точнее, приоткроется всё, что связано с судьбой гуманизма в XXI столетии.

Приоткроется и другое. Принципиальная важность вводимого врагами гуманизма понятия «биогуманизм». Потому что именно это понятие позволило достаточно прочно пристегнуть к рассматриваемой концепции всё, что связано с экологией. Включенность неофашизма в экологические движения впечатляет. Новые правые (в расширительном, только что рассмот­ренном нами смысле этого слова) явным образом вознамерились превратить экологическое движение в некий инструмент, послушный их воле. Вот что говорят штрассерианские солидаристы по поводу связи их концепции с экологией: «Мы, солидаристы в духе третьего пути, стоим в стороне от правых и левых, от капитализма и коммунизма, и в своих идеях создания нового порядка исходим из экологическо-биологической угрозы, нависшей над людьми и окружающей средой и коренящейся в материалистическом мировоззрении господствующих идеологий. Мы, солидаристы, — изначально зеленые».

Экологизм так называемых солидаристов, а на самом деле — штрассерианских нацистов, заслуживает внимательного рассмотрения. Он важен сам по себе и, как ни странно, он особо важен, если мы хотим подробнее разобраться в существе нацистской партии поклонников Гёте.

Я позволю себе ненадолго заняться обсуждением людей, не входящих в клуб нацистской или неонацистской элиты. Но вскоре станет ясно, что эти люди выведут нас на новые горизонты понимания рассматриваемой проблематики.

Генри Уильямсон (1895–1977) — английский писатель-натуралист. В 1927 году он опубликовал свою самую известную книгу «Выдра по имени Тарка», а в 1935 году — посетил национал-социалистический конгресс в Нюрнберге. По его словам, он был потрясен движением гитлерюгенда. Это движение вдруг открылось ему в качестве предельно благородного, поклоняющегося природе, создающего нормального человека, восстанавливающего биологическую норму. Генри Уильямсон обнаружил колоссальную разницу между молодежью, живущей в лондонских трущобах, и молодежью, вставшей под знамена нацистского гитлерюгенда.

Уильямсон заявил, что Гитлер был по сути своей хорошим человеком и хотел построить обновленную правильную Германию. Потом Уильямсон подтвердил свои слова делом, присоединившись к британскому Союзу фашистов, возглавляемому Освальдом Мосли.

Генри Уильямсон устами своего положительного героя осуждал Нюрнбергский процесс, называл его несправедливым и крайне проблематичным с моральной точки зрения. И так далее.

Вот что заявляет этот самый Генри Уильямсон: «Однажды сточные воды городов очистятся, превратятся в реки и напоят землю, которая родит для людей хорошую еду; человеческий труд станет творческим и радостным. Однажды душа человека, на протяжение столетий, подавлявшаяся борьбой за выживание, ярко раскроется под полуденным солнцем».

А ты, читатель, можешь что-нибудь на это возразить? Ты, наверное, тоже хочешь, чтобы и в Темзе, и в других реках (в российских, прежде всего) плавали рыбы, чтобы эти реки были так же чисты, как в V или Х веке до нашей эры. И ты ведь тоже хочешь, чтобы человеческий труд стал творческим и радостным. Более того, наверное, ты не менее, чем Уильямсон и его последователи, подвержен очарованию лесов, холмов и долин. Ты не менее, чем эти люди, отвергаешь подавляющую борьбу за выживание. Ты не менее, чем они, отвергаешь потребительский нигилизм буржуазии.

И ты с удовольствием идешь по дороге, вымощенной благими экологическими пожеланиями. Идешь, идешь и вдруг замечаешь, что дорога ведет в фелькишевский вариант нацизма. Что теми, кто ее прокладывает, восхваляются не только кровь и почва, но и племенной инстинкт, который якобы превращает крестьянина и только крестьянина в держателя подлинно народной жизненности. Что тебя сначала призывают восхищаться холмами, лесами и долинами, а потом говорят о том, что необходимо вернуться к некоему первоначальному состоянию. И что такое возвращение обеспечивает штрассерианский биогуманизм.

А также что такое возвращение немыслимо без мобилизации средневекового арийского духа, тевтонских легенд, без возвращения к некоему естественному порядку, константы которого не укладываются ни в какие исторические сроки и существуют как альтернатива «скверне истории».

Ты идешь по дороге, вымощенной благими экологическими пожеланиями и ведущей в это самое новое фелькишество — «биогуманистическое», то есть антигуманистическое. Идешь и встречаешь по дороге людей совсем разного политического и идеологического калибра.

Вот мы уже встретили некоего Уильямсона, бегло познакомились с ним и пошли дальше. Такого же беглого знакомства заслуживает другой персонаж, еще меньшего калибра — некий Трой Саутгейт. Это британский публицист, поэт, музыкант, идеолог так называемого национал-анархизма, выведенного в качестве очередного вируса всё в той же штрассерианской лаборатории. Это не клевета, читатель, и не теория заговора. Чуть позже данное мое утверждение будет подтверждено высказываниями из самих национал-анархистов. Таких, как этот Трой Саутгейт.

Национал-анархизм зародился в 90-е годы. В его понимании нация — это фундаментальная духовно-биологическая общность. Эта общность, по мнению национал-анархистов, сложилась вовсе не в период капитализма. Национал-анархисты придерживаются примордиалистской точки зрения в этнологии. Уже интересно, правда же? Налицо всё тот же «биогуманизм» и этноплюрализм в слегка модифицированной идеологической упаковке.

Национал-анархисты утверждают, что после распада рас возникали эти самые примордиальные этно-нации, что они отражены в мифах о золотом веке, существующих у самых разных народов.

Впрочем, я не собираюсь подробно излагать здесь национал-анархическую доктрину. Я просто дам слово одному из ее создателей, этому самому Саутгейту.

(Продолжение следует.)